Рассмотрение процессов, происходивших на южном от Руси геополитическом направлении, позволяет оценивать восприятие происходящего как цивилизационную катастрофу. Даже более важным, чем нашествие Батыя и наступление крестоносцев, явилось для православного сознания падение в 1204 году Константинополя – «Второго Рима», после чего он стал столицей католической Латинской империи. Для Православия это было не только утратой сакрального центра цивилизации, но и обрушение всей мировоззренческой системы координат. Католическая экспансия расширяла фронт наступления на Восток. Русские земли оказались в фокусе целей крестовых походов.
Еще более важным, чем политическое обрушение, являлось в русском восприятии духовное отступничество греков. Поствизантийские государства обнаружили готовность принять католическую унию. И восстановленная Византия ее принимает, одновременно утрачивая легитимность как православное царство. В этом отношении «Второй Рим» пал не в XV, а еще в XIII веке. По прошествии двух столетий всё в точности повторилось. Византии – Второму Риму – давался шанс осознать случившееся, но она им не воспользовалась.
Для Руси всё это означало одно – взять на себя функции строительства подлинного православного царства. И идеологически концепт Третьего Рима, в сущности своей, начал формироваться еще в XIII веке князем Александром Невским и митрополитом Кириллом.
Глава 4. Русь: Александр Невский как субъект стратегического действия
Александр Невский и стратегия «мягкой силы»
Существует три основных историографических подхода к деятельности Александра Невского в условиях стратегического выбора между Востоком и Западом – «героический», «коллаборационистский» и «евразийский».
Героическая версия была положена в основу российского патриотического нарратива, составив канву восприятия князя в качестве «имени России». Она выражалась описанием сложившейся в XIII столетии ситуации как «Русь между двух огней». Агрессия с Запада оценивалась как более опасный вызов, грозящий не только утратой суверенности, но и потерей идентичности, ликвидацией русской общности по аналогии с онемеченной частью западных славян. Подчинение Западу, сообразно с героической версией, означало для Руси «цивилизационную смерть». Агрессия с востока несла для Руси значимый материальный урон, но не подразумевала этноцида. Поэтому стратегия Александра виделась в том, чтобы дать отпор агрессору на западе, сосредоточив против него все имеющиеся силы, чтобы в дальнейшем, накопив ресурсы, сбросить с себя и «восточное ярмо». Московские князья воплотили в дальнейшем эту долгосрочную часть проекта в жизнь [180]
.Коллаборационистская версия состоит в резкой критике Александра Невского за сотрудничество с Ордой, представлении его в качестве «коллаборациониста». Восточный выбор князя осуждается как измена и европейскому миру, и христианству, и славянской общности, и идеалам свободы. С Александра Невского, согласно этой версии, была будто бы установлена «историческая колея» русской «несвободы», заимствование модели Монгольского государства и ментальности . Победы же на Неве и Чудском озере сторонники коллаборационистского подхода оценива ют в качестве пропагандистского мифа, камуфлирующего главное – подчинение господству Орды [181]
.Основание для третьего подхода было заложено в трудах евразийцев (Н.С. Трубецкого, П.Н. Савицкого, Г.В. Вернадского, Н.А. Клепинина, Э. Хара-Давана) , заявлявших о естественности евразийского монголо-тюрко-славянского альянса. Чингисхан и Александр Невский позиционировались ими как политики-евразийцы. В религиозном плане внимание акцентировалось на веротерпимости народов, поддержке ими культов завоеванных народов [182]
. Евразийский подход во взгляде на роль Монгольской империи развивал в дальнейшем Л.Н. Гумилев, труды которого приобрели широкую общественную популярность.Религиозный фактор имел у ранних евразийцев подчиненное значение, выступал культурной подробностью по отношению к географическим детерминантам. Географический детерминизм и нивелировка фактора Православия были предъявлены в качестве обвинений евразийцам со стороны Г.В. Флоровского [183]
. Евразийская мысль шла в своих теоретических построениях от «почвы», территории Евразии. В концепции этногенеза Л.Н. Гумилева к пространственно-географическим основаниям истории добавился биоэнергетический фактор, выражаемый авторским понятием «пассионарность». Вероисповедание Л.Н. Гумилев считал главным символом этногенеза и положил его в основу выделения «суперэтносов», или цивилизаций – идейно-религиозных и культурных целостностей, характеризующихся особым стереотипом поведения и ментальностью (языческий Римский суперэтнос, православный Византийский суперэтнос, Исламский мир, Западная цивилизация, Российский суперэтнос, или цивилизация).