Стратегия. Логика войны и мира

Понять суть той или иной войны – даже недолгой, обычно односторонней и ограниченной одним-единственным театром военных действий, – как правило, непросто, поскольку фактический ход событий нужно извлекать из-под слепящих отблесков различных уровней войны – политического, стратегического, оперативного, тактического и технического, – своеобразных и отчасти противоречащих друг другу. В качестве примера можно привести участие арабских войск в антииракской коалиции, ценное с политической точки зрения, но незначительное с точки зрения оперативной, хотя и потенциально полезное на уровне стратегии театра военных действий (ведь египтяне, сирийцы и саудовцы, по крайней мере, присутствовали на среднем участке фронта между морской пехотой США на побережье и основными силами армии США и Великобритании в глубине территории военных действий). Если бы вместо итоговой «кавалькады» разгорелись настоящие бои, то присутствие в коалиции арабских войск могло бы сыграть определенную роль.

Само многообразие различных уровней дает повод для грандиозной сумятицы и множества противоречий, что доказывают бесконечные переписывания военной истории. Оно же открывает некоторые возможности для неверной интерпретации – либо с целью удовлетворить личные амбиции, либо для того, чтобы потрафить притязаниям тех или иных соперничающих военных ведомств. Выбирая тот уровень анализа, который лучше всего подходит для намеченных целей – тактических или политических, оперативных или стратегических, – можно аргументированно доказать любые тезисы и извлечь практически любой «урок», зачастую лишь для того, чтобы оправдать те или иные решения военных, принятые гораздо раньше, или подчеркнуть заслуги того или иного рода войск или вида вооружений. При попытках пересечь это методологическое «болото» спасением видится воздержание от всякого стремления усвоить так называемые уроки войны до тех пор, пока эта война не будет всесторонне осмыслена на различных уровнях и в обоих измерениях (такую задачу обыкновенно удается решить только после того, как сменятся два и более поколения, когда бывшие противники отойдут в мир иной, все эмоции утихнут и последние тайны будут раскрыты).

По поводу войны в Персидском заливе 1991 года можно уверенно заключить лишь следующее: боевые действия разворачивались без обычного в таких случаях чередования приливов и отливов военной удачи, которые традиционно характеризует любую серьезную войну, поскольку был достигнут немедленный успех в исторически небывалом «обезглавливании» противника посредством воздушной атаки. В остальном же нам остается пока только гадать, что происходило в действительности, без попыток сформулировать обобщающие выводы. Наступательная воздушная мощь является преимущественно ситуационной и определяется во многом интенсивностью конфликта. В крайнем случае, например при сугубо партизанской войне, при отсутствии обнаружимых инфраструктурных целей, бомбардировка с воздуха обречена оказаться бесполезной, вне зависимости от точности или летальности: партизаны слишком рассеяны для того, чтобы их можно было успешно бомбить, а их пропагандисты, снабженцы и вожди неотличимы от обычного населения. Напротив, в той мере, в какой возрастает интенсивность конфликта, растет и потенциальная ценность наступления с воздуха, достигая в конце концов противоположного экстремума – войны, которую можно выиграть только за счет авиации. Сюда относятся война в Персидском заливе 1991 года и война за Косово 1999 года, если, конечно, согласиться с тем, что их единственной целью было выдавить агрессоров из Кувейта и Косова соответственно.

С определенной долей осторожности можно сделать еще два вывода относительно двух указанных войн. В обоих случаях авиация оказывалась основным родом вооруженных сил, притом в степени, небывалой в анналах военной истории; в обоих случаях наступление с воздуха отличалось содержанием, а не размахом, от всех предыдущих воздушных кампаний. Отнюдь не огромное количество сброшенных с воздуха боеприпасов привело к достигнутым результатам.