Стратегия. Логика войны и мира

В наше время почти все войны превращаются в бесконечные сугубо локальные конфликты, потому что преображающие последствия как решающих побед, так и взаимного истощения противников сдерживаются внешними вмешательствами того или иного рода. Из-за этого бедствия войны продолжаются, но не приносят с собою убедительного мира. Даже когда сражаются копьями или дубинами, война может быть тотально разрушительной для участников и даже привести к полному уничтожению целых сообществ людей. Но до появления ядерного оружия можно было сохранять оптимизм относительно разрушений, которые причинит замышляемая война. Завоевания, которые сулила война, можно было рассматривать в виде четкого идеализированного рельефа на скучном фоне вероятных потерь — предположительно, терпимых, почти не значительных. В условиях обычного действия парадоксальной логики стратегии ядерное оружие осталось неиспользованным с тех пор, как развилось от крайней разрушительной мощи первых ядерных устройств (чья энергия была эквивалентна десяти или двадцати тоннам условного взрывчатого вещества) до несравненно большей разрушительной силы термоядерного оружия, чья энергия эквивалентна миллионам тонн условного взрывчатого вещества — не считая разрушительной силы радиации. Как и все прочее в области стратегии, польза взрывчатых веществ не может возрастать в прямолинейной прогрессии. Десятитонные грузы американских и британских бомбардировщиков в 1944–1945 годах были, конечно, полезнее двухтонных грузов немецких бомбардировщиков в 1940-м, а грузы в сотни или даже тысячи тонн бомб были бы еще полезнее, если бы были возможны в реальности. Но разрушительная сила термоядерного оружия намного превосходит кульминационную точку военной пользы. Поэтому в надлежащих обстоятельствах оно может породить последствия войны, ведущие к миру, без необходимости действительного ее ведения.

Когда принимается решение начать войну, при сравнении прогнозируемых завоеваний и возможных жертв масштабы возможного ущерба могут быть еще скрыты неопределенностью. Даже державы, богато снабженные ядерным оружием, могут планировать ведение войны без него или же используя лишь малую часть самых слабых его разновидностей. Но нельзя уменьшить разрушительные последствия ядерного оружия таким же образом, как в прошлом можно было уменьшить последствия кавалерийских набегов, осад или даже обычных бомбовых налетов. Животный оптимизм и неизменная асимметрия между живо воображаемыми завоеваниями и смутно пугающими потерями на войне — все это требует внушающей надежду неопределенности. Ядерную войну запрещает скорее несомненный и поддающийся измерению характер разрушений, наносимых оружием, чем их возможные масштабы. Это свойство — научная предсказуемость — изменило тот способ сравнивать плюсы и минусы победы, которого придерживались тысячелетиями. На нынешнем этапе развития ядерного оружия явно ощущаемый баланс выигрыша и потерь, который ранее можно было определить лишь входе войны, когда ее цена была выплачена плотью и кровью, очевиден теперь еще до ее начала. И это сдерживает любую ядерную войну — по крайней мере, сдерживало до сих пор.

Мир может превратиться в войну разными способами, несмотря даже на то, что он — лишь отрицательная абстракция, которая не может содержать в себе никаких саморазрушительных феноменов, в то время как война содержит в себе разрушение, которое в конечном счете разрушает ее саму. Тем не менее мирные условия, то есть отсутствие войны, могут создать предпосылки к ней: например, вынуждая миролюбивую сторону отказаться от содержания внушительных средств защиты или поощряя возможных агрессоров замыслить войну. Часто в истории бывало так, что мир приводил к войне, потому что его условия делали возможными демографические, культурные, экономические и социальные перемены, коренным образом изменяющие тот баланс сил, на котором прежде мир и держался. Само по себе состояние мира не несет чего-либо, вызывающего беспокойство, но в то же время оно способствует разностороннему развитию человеческих способностей и умонастроений независимо от тех факторов, которые препятствовали войне. Именно так было, когда немцы, славившиеся своим миролюбием, к 1870 году стали смотреть на себя как на воинственную нацию, по печальной аналогии с французами, которым еще предстояло перерасти свое воинствующее самосознание. Правительство Бисмарка возжелало войны, уповая на победу, тогда как французское правительство Наполеона III войны избежать не могло, ибо не могло признать, что Германия стала более сильной державой.