Стратегия Московской Руси. Как политическая культура XIII–XV веков повлияла на будущее России

Ответ был найден вполне в духе русской политической культуры: прагматичный, увязывающий внешнюю и внутреннюю политику и одновременно сохраняющий за верховным правителем привилегию окончательного решения. Тогда «московская администрация связала две проблемы: удаление за пределы Руси татар и усиление степной системы обороны, что являлось стратегически необходимым для отражения угрозы со стороны Казанского ханства и Большой Орды»[387]. Но последствия принятого Василием II прагматического решения окажутся намного больше, чем можно было подумать, – Русское государство сворачивает с дороги, которая могла привести его к моноэтничности, и создает первый прецедент многонационального характера своего общества и военной организации. И можно предположить, что Великого князя Василия II совершенно не волновало осуждение, с которым столкнулось его решение со стороны наиболее консервативных религиозных кругов Москвы – практические последствия принятия татар в подданство были намного важнее ценностных соображений некоторых иерархов. Добавим, что во всех последующих войнах Москвы с Казанским ханством и Золотой Ордой касимовские татары верно и мужественно сражаются на стороне русских.

Данный эпизод русской истории является в действительности не менее важным, чем завершившийся незадолго до этого процесс обретения Русской православной церковью автокефалии, и возвращает нас к вопросу о значении отношений с Ордой и «ордынским миром». Мы уже видели, насколько значимую роль в качестве отправной точки строительства «вооруженной Великороссии» сыграло монгольское нашествие в 1237–1241 гг. «Отточенный в боях с татарами московский меч»[388] за несколько столетий стал наиболее важным инструментом как объединения русских земель вокруг нового центра государственности, так и обеспечения их выживания во враждебном иноплеменном окружении. Усвоенные в борьбе с даннической зависимостью привычки навсегда останутся в практике нашей внешнеполитической деятельности, а лихие атаки поместной конницы станут таким же «фирменным знаком» московского стиля, как и бесконечное изматывание наступающего противника в оборонительных боях с тем, чтобы, дождавшись решительного часа, нанести ему несколько смертельных ударов. Во всем этом нет ничего ордынского, как нет его в русских общественных институтах. Но стратегия и тактика Великого княжества Московского на поле боя, как и вся русская внешняя политика, стали результатом необходимости длительно взаимодействовать с таким грозным противником, как Орда.

Будничная победа

Однако еще более существенными, чем влияние на «русский стиль» в военном деле и дипломатии, оказались общеполитические последствия завершения русско-ордынских отношений. Хотя само это событие стало не только растянутым во времени, что вообще характерно для внешнеполитических достижений России, но и совершенно не героическим, в чем-то даже «будничным», как его определил Я. С. Лурье[389]. Достаточно привести в качестве примера сдержанные слова послания, направленного Великим князем Иваном III после окончательной победы над Ордой крымскому хану Менгли-Гираю I (1445–1515): «Бог милосердный, как хотел, так нас от него помиловал». Именно в силу того, что сам русский правитель проявлял здесь характерную для нашей внешнеполитической культуры сдержанность в ликовании по поводу своих побед, великое «Стояние на Угре» не оказалось настолько же отмечаемым событием национальной истории, как сражение на Чудском озере или Куликовская битва.

Весьма возможно, что несправедливо, поскольку со стороны «вооруженной Великороссии» были тогда проявлены и стратегический замысел компании, и тактическая решимость полководцев, и, наконец, дипломатическое искусство правителя. Но, как бы то ни было, «стояние на Угре» достаточно долго оставалось в тени других событий национальной истории. Причина, как видится, здесь именно в том, что кампания против Большой Орды осенью 1480 г., в отличие от героического похода Дмитрия Донского на Куликово поле, имела более комплексный характер и объединяла в себе военное дело, дипломатию и внутреннюю политику. Иными словами, «стояние на Угре» не имело в себе признаков средневекового героизма, поскольку стало частью внешнеполитической операции стратегического масштаба, скрывшей, в некотором смысле, подвиг русских воинов непосредственно на боле боя.