До середины XIII столетия «противостоящие друг другу группировки князей, а также городов, завязывают внешнеполитические отношения с враждующими между собой иностранными державами, в свою очередь нередко раздираемыми междоусобной борьбой князей и их вассалов»[11]
. Теперь ситуация меняется – Русские земли на всех географических направлениях, кроме Северо-Востока, оказались под давлением. Нет оснований думать, что действия западных противников Руси и Орды были скоординированы между собой. В отличие от положения на западных рубежах, где за спиной агрессоров стоял глава Римской церкви Григорий IX – один из «самых выдающихся церковных деятелей, занимавших этот пост, человек с огромной энергией, одержимый идеей о всемирном господстве католической церкви»[12].Но нас в данном случае не особенно интересует то, насколько враги Руси могли даже знать о существовании друг друга: важно то, что в итоге полностью поменялся международный контекст развития Русской земли. Теперь она, впервые в истории, сталкивалась с вопросом выживания – экстремальной ситуацией, ставшей импульсом для формирования в течение последующих столетий нового типа государства – военной организации создающего его народа.
Эта российская государственность не появилась вдруг, или в соответствии с волей одной правящей династии. У нее не было конкретного автора-демиурга, она именно что возникла в процессе множества частных усилий, вереницы сменявших друг друга побед и отступлений. Особенность русской внешнеполитической истории на первоначальном этапе состоит в том, что невозможно провести четкую разделительную линию между тем, что один из религиозных философов прошлого назвал «волей к жизни и волей к власти», – борьба за освобождение от даннической зависимости в отношениях с Золотой Ордой постепенно перетекла в наступление на своих прежних захватчиков, а отражение крестоносной агрессии на Балтике практически незаметно сменялось уже русским давлением на западных соседей. Разделить хронологически эти этапы международных отношений Русских земель практически невозможно. Но в результате к концу XV в. в северной части Евразии возникла колоссальная держава со своим уникальным взглядом на мир и себя в этом мире. Этот взгляд является воплощением нашей внешней политики как культурного явления – точно такого же, как литература, зодчество или изобразительное искусство.
Внешнеполитические маневры второй половины XIII в. формировали традицию распределения сил и способности соотносить масштаб угроз, сосредоточиваясь на достижимом и проявляя смирение там, где победа не представлялась возможной. Поэтому центральная фигура первоначального периода возникновения новой русской государственности – это небесный покровитель российской внешней политики святой Русской православной церкви Александр Невский (1220–1263). Его личность и деятельность традиционно являются предметом глубокого рассмотрения российскими и зарубежными историками[13]
, вызывают ожесточенные споры публицистов и авторов произведений художественной литературы. Причина в том, что Александр Невский становится первым общерусским правителем, действующим в обстоятельствах военно-политического напряжения по всем направлениям, а события, связанные с его именем, «решали вопрос, быть или не быть нашему народу и, косвенно, всему славянству»[14].Важнейшие из этих событий – военный отпор наступлению со стороны католических соседей на Западе и установление даннической зависимости от Золотой Орды на Востоке. Они представляют собой внешнеполитические решения, противоположные по своему содержанию и последствиям, в чем-то совершенно контрастные. Это всегда ставило сложную задачу историкам и авторам произведений художественной литературы, создавая у них необходимость выбирать между апологетикой Александра Ярославича и критическим к нему отношением. Но именно такая противоречивость и нелинейность политики является признаком ее целостности и направленности на решение сразу нескольких главных задач в едином комплексе.
Эту важнейшую особенность политики Александра Невского подчеркивает академик А. В. Торкунов, когда пишет, что «в экстраординарной ситуации, возникшей на Руси в середине ХIII в., чреватой катастрофическими исходами, стойкая приверженность одному из двух вариантов (Запад или Орда, –