Историки Руси этого сложного времени отмечают, что «в разобщенной на практически суверенные земли-государства Руси митрополит неизбежно должен был столкнуться с некоторыми трудностями в установлении власти»[319]
. Именно в этом и состояла самая сложная задача митрополита Максима – уже в далеком прошлом остался политический гений Александра Невского, заставлявшего русские земли смиряться перед своей волей. Но еще далеко до того времени, когда наберет серьезную силу Москва, где правит Даниил Александрович, только присматривающийся к первым значительным территориальным приобретениям, а затем его сыновья. Тверь набирает все больше силы, пользуясь весьма неплохими отношениями Михаила Ярославича с ордынскими ханами, что позволило ему оттеснить московский дом от надежд на великое владимирское княжение. Сама по себе фигура митрополита Максима представляется нам весьма трагической в своем героизме – этнический грек, занесенный в суровые условия русской жизни решением патриарха в далеком Константинополе, от которого Русь была теперь отделена татарскими кочевьями северного Причерноморья. Оказавшись здесь, он, кроме всего прочего, не знаком с особенностями внутриполитической жизни, как это было свойственно Кириллу, но ищет возможности достойно исполнять порученное ему патриархом служение во благо единства порученной ему Русской митрополии.Стремящийся способствовать благу Церкви и просто выжить физически, Максим покидает разоренный Киев и скитается по русской земле со своим немногочисленным окружением, подвергаясь постоянному риску быть убитым одним из разбойничьих ордынских отрядов. Историки спорят о том, насколько достаточной защитой мог быть «ярлык», полученный им от ордынского хана, в те неспокойные времена. А вокруг дорог, по которым он совершает свое путешествие в сторону северо-восточных земель-княжений, лежат кости русских людей, погибших во времена нашествия Батыя и постоянно погибающих с той поры. Но именно митрополиту Максиму будет, в результате стечения обстоятельств, принадлежать одно из самых важных решений в политической истории Русской православной церкви – формальный перенос резиденции из Киева в северный холодный Владимир. Этот поступок стал, как отмечает Ю. В. Кривошеев, «первым шагом к распаду единства Русской митрополии»[320]
и, одновременно, объединению на одной географической почве нового политического центра русских земель и основного очага ее духовной жизни. Завершить этот процесс уже после смерти Максима (1305) было предназначено его преемнику – митрополиту Петру, приступившему к исполнению своих обязанностей в 1308 г.В это время глава Церкви уже в полной мере является важным участником внутриполитических отношений между русскими землями. Его поддержкой стремятся заручиться отдельные княжения, вступившие между собой в борьбу за лидерство на руинах Древней Руси. Как и митрополит Кирилл за несколько десятилетий до этого, Петр был ставленником галицкого князя, сейчас это был уже Юрий Львович (1262–1316) – внук Даниила Романовича и, возможно, тесть московского князя Даниила Александровича[321]
. Одновременно тверской князь Михаил, получавший ранее поддержку со стороны митрополита Максима, также делает попытку добиться поставления на Русь своего протеже – епископа Геронтия. Эта попытка оказывается безрезультатной в Константинополе. Но в ответ, как считают историки, Тверь инициирует против Петра обвинения в продаже церковных должностей – серьезные настолько, что потребовали от патриарха направить на Русь специальных посланников. В ходе дебатов, происходивших в рамках собранного в 1311 г. Собора в Переяславле, все обвинения против Петра были сняты. В этом, по мнению целой плеяды авторов, значительную роль сыграла поддержка нового главы русской митрополии со стороны светских лиц во главе с московскими князьями – сыновьями Даниила Александровича.