На этом разговор закончился. Дин продолжал сидеть в прострации с закрытыми глазами и даже не шевелился. Молодой террорист направился в хвост самолёта, Лейла же осталась патрулировать салон бизнес-класса. Через несколько часов полета она вошла в кабину пилотов, и из открытой двери Сарваш услышал задорный голос девушки:
- Полетим над Хайфой. Места нашего детства. Может больше никогда их и не увидим, кроме как с воздуха.
Через пару минут она вернулась в салон, и Сарваш не удержался и обратился к террористке:
- Я надеюсь, вы не собираетесь сажать самолет в Израиле, - с опаской поинтересовался он.
- А что не так? - озорно спросила Лейла. - Разве вы не в Тель-Авив хотели лететь?
- Вообще-то в Афины, но, как понимаю, сегодня мне Акрополь не увидеть. Просто, если мы сядем в Израиле, боюсь, что рискую не увидеть его больше никогда.
- Боитесь израильтян?
- Скорее опасаюсь. Последние двадцать лет показали, что они не самый миролюбивый народ. Если наш самолет сядет в израильском аэропорту, скорее всего израильские военные пойдут на штурм и наверняка переубивают с десяток пассажиров, пока будут целиться в вас и вашего коллегу.
- Смотрю, вы не лучшего мнения об их профессионализме, - задорно рассмеялась Лейла
- А ещё я опасаюсь, что пролетая над Хайфой, израильские ВВС просто-напросто собьют самолет.
Лейла вмиг стала серьёзной:
- Они этого не сделают. У нас в заложниках сто шестнадцать человек.
- И сколько из них с израильскими паспортами?
- Двое, - после краткого молчания произнесла она.
Сарваш пожал плечами:
- В сороковые сионисты не стали дорожить, как говорят, шестью миллионами соплеменников. А у вас их всего лишь двое.
- Мы летим в Дамаск, - сурово произнесла девушка, видимо, не очень воодушевленная этим разговором. - И летим через мой родной город.
- Простите, я не хотел вас обидеть, - мягко произнёс Сарваш. - Но вы же понимаете, тут в воздухе все мы не в лучшем положении, чем экипаж подводной лодки.
Лейла ничего не ответила. Вскоре она вновь пошла к пилотам, и Сарваш смог услышать голоса из кабины.
- На связи Тель-Авив, - произнёс командир, обращаясь к террористке. - Что нам ответить?
- Давайте я сама, - и озорным голосом Лейла произнесла - Тель-Авив! Мы из Народного Фронта освобождения Палестины. Что вы думаете по этому поводу?
Ответ Сарваш не услышал, видимо израильские диспетчеры пришли в замешательство и не знали, что на это сказать.
Лейла вернулась на свое место и украдкой посматривала то в иллюминатор, то на салон. Когда её взгляд встретился с Сарвашем, он снова не удержался и спросил:
- Вашу семью изгнали из Палестины в 1948 или 1967 году?
- В 1948, - произнесла она. - Отца убили сионисты, нас с матерью и братьями выгнали из нашего дома и мы бежали в Ливан.
Дитя войны. Отважная девушка, решившая бороться с несправедливостью, обрушившейся на её семью и весь её народ. Весьма экстравагантно угонять самолеты, чтобы мир обратил внимание на отчаяние палестинцев, изгнанных с родной земли. И всё же, и всё же...
- Как вы поступите с двумя израильскими гражданами? - поинтересовался Сарваш и к собственному облегчению услышал:
- Они оба солдаты. Обменяем на наших бойцов в израильских тюрьмах. Больше они нам ни для чего не нужны.
Сарваш понимающе кивнул - на войне как на войне. Но всё же был в этом плане изъян:
- Думаете, власти на это пойдут?
- Уже шли и не раз.
Сарваш удивленно покачал головой:
- Знаете, Лейла, ни одно государство и ни одна власть не потерпит, чтобы двое простых людей, парень и девушка, диктовали им условия. Может, они и выполнят ваши требования сейчас, но вряд ли будут идти вам навстречу всегда.
- Куда они денутся, если у нас сто шестнадцать заложников?
- Беда в том, что и заложники тоже простые люди.
Лейла ухмыльнулась и кивнула:
- Должен был быть тут один небожитель. Ицхак... - протянула она, и Сарваш едва не вздрогнул, услышав свое имя, - Ицхак Рабин, посол. Но, видимо, сегодня ему повезло, раз он опоздал на рейс.
- Или был предупреждён, - предположил Сарваш. - потому что, как вы сказали, он небожитель и одна его жизнь ценнее ста шестнадцати прочих. Да, захвати вы посла, это был бы шум. А так, вы просто задели гордость власть предержащих.
- Это ничем не хуже.
- Позвольте не согласиться. Они вам этого не простят, потому что свято верят, что в этой жизни всё решать дано исключительно им, а не простым людям. А сейчас вы это неприкосновенное право у них отобрали, да ещё требуете услышать себя и обменять пленных.
- Это борьба, и я как марксистка не могу её оставить. Или вы имеете что-то против?
Сарваш пожал плечами. Он никогда и ничего не имел против марксистов. Напротив, это они всегда имели что-то против него, буржуя и капиталиста.