- Да будет вам известно, - так же отвечал ему отец Матео, - что новым чином мессы забивание козла в церкви не предусмотрено. Никогда ранее в христианской церкви не лилась жертвенная кровь, потому как слишком много её было на языческих капищах. Господь уже принёс жертву на кресте за грехи всего рода человеческого. Мы прощены в Иисусе Христе. Почему бы вам не отпустить грехи каждого, как и положено, на исповеди? Зачем вам ещё и козел?
Отец Матео понимал беспомощность своих слов. Что такое новый чин мессы? Это разрешение делать что хочешь. Потому прихожане отныне и причащаются кока-колой, потому и архиепископ режет козла. Отец Матео уже успел узнать о немалом количестве случаев, когда мессу исказили до неузнаваемости в угоду новому чину. Вином из чаши причащались через соломинку - так гигиеничнее, так разрешил сам папа. В африканских церквях больше не пел григорианский хор, вместо него играли местную музыку - отбивали ритм на там-тамах, тот самый ритм, каким местные колдуны обычно призывают к себе демонов. В Европе вместо органа уже играла электрогитара на манер популярных эстрадных песенок - так понятнее и современнее.
Церковь сделала слишком широкий шаг в сторону общества, но общество не пошло навстречу Церкви. Говоря с бывшими коллегами по статистическому бюро, отец Матео узнал, что число прихожан повсеместно начало сокращаться. Люди не хотели идти в обмирщенную церковь, в ней они больше не видели спасения.
Многие священники, с кем проводил беседы отец Матео, позже предстали перед конгрегацией, где их пожурили, наказали больше не своевольничать и отпустили домой. Но самый неожиданный жест сделал папа. В его заявлении было сказано, что отныне женщины в Римско-Католических церквах могут раздавать причастие, независимо от того, монахини они или нет. Вот так глава Церкви непогрешимый в вопросах веры за год сменил одно своё мнение на прямо ему противоположное.
Что до архиепископа Гомеса, то отец Матео с удивлением узнал, что его, как и многих, не лишили сана, не наложили временный запрет на службу, не сослали для покаяния в монастырь. Его лишь пожурили и наказали больше не резать козлов на святом месте, где Дева Мария явилась крестьянину Хуану Диего в 1531 году и явила чудеса, после которых даже язычники-ацтеки без всяких увещеваний миссионеров начали массово креститься. И на этом месте архиепископ Гомес сам того не осознавая, перестав различать добро и зло, предал смерти живое существо в угоду тёмным силам.
Отец Матео настаивал, что храм Божьей Матери Гваделупской необходимо заново освятить после поругания. Но его не слушали.
- Вы слишком остро реагируете на подобные вещи, - мягко успокаивал его монсеньор Ройбер.
- А как я должен реагировать на поругание христианской веры его же служителями? Как должен реагировать на святотатства, если нет греха страшней, чем хула на Господа?
- Я понимаю вас, понимаю... Но, отец Матео, подходите к этому проще, без эмоций, иначе вы рискуете перегореть на этой работе.
Но Мурсиа, будучи христианином, не мог заставить своё сердце стать каменным. От порыва уйти обратно в монастырь его удерживало только обязательство перед Фортвудсом оставаться при Ватикане единственным стражем врат Гипогеи.
От полного разочарования отца Матео спасали лишь беседы с кардиналом Оттавиани, которому он некогда помог с написанием критического рассмотрения нового чина и разоблачением секретаря-фальсификатора Агустони. Восьмидесятиоднолетний слепой старец, отстраненный от всех важных постов после ссоры с папой, любил приглашать на чай, как ему казалось, молодого священника, чтоб за чашечкой, которую Мурсиа всегда бесшумно выливал в горшок с фикусом, обсудить последние новости и обменяться мнениями. Что удивительно, кардинал Оттавиани больше слушал Мурсиа, чем наставлял его, видимо, подсознательно чувствуя у кого из них за плечами больший жизненный опыт. Но в этот раз, видимо, ощутив отчаяние собеседника, кардинал решился на долгие поучительные рассуждения: