Стратегия Победы

Опубликованный «План поражения» заканчивается следующей фразой: «Показания о вредительской работе будут изложены мною дополнительно». «Вредительская работа» — это, говоря современным языком, саботаж. Мелочь, вроде железного болта, но если этот болтик сунуть в шестеренки огромной машины... И вот эту, вторую часть показаний, не видел никто и никогда. А очень жаль — возможно, там нашлось бы много знакомого по сорок первому году.

Наряду с обычным раздолбайством, в хронике июня сорок первого иной раз попадаются примеры поведения командующих разных уровней, выходящие за рамки обычного советского бардака – за который, если он не выходил за разумные пределы, в Советском Союзе не арестовывали н уж тем более не расстреливали.

Пример образцового бардака дает нам Прибалтийский военный округ.

В ночь на 22 июня командующий округом Ф. И. Кузнецов, получив «директиву № 1», разослал приказы по подведомственным соединениям и... укатил в 11-ю армию, ни слова не сказав о полученной директиве даже своему заместителю. Когда в Ригу, где находился штаб округа, начали звонить малость обалдевшие командиры частей с просьбами объяснить, что происходит, как отличить провокацию от войны, стрелять в немцев или не стрелять — то никто из находившихся в штабе ничего толком не мог сказать. Командующего тоже почти сутки не удавалось сыскать — в принципе было известно, где он находится, вот только выловить его никак не получалось.

Вот в такой обстановке встретил войну Прибалтийский фронт. Однако генерала Кузнецова никто и не думал арестовывать, он прошел всю войну, то снижаясь до начальника штаба армии, то поднимаясь до заместителя комфронта. Всю дорогу его ругали за отсутствие организаторских способностей, пока в 1948 году не отправили, наконец, в отставку. Ну... так «не каждый в армии Глазенап».

В КОВО был свой бардак. Когда штаб округа накануне войны перебирался на полевой КП, в Тарнополь, начштаба догадался оставить в Киеве оперативный отдел. В результате в предвоенную ночь написать и разослать по армиям директивы было некому, и командующий округом около 4 часов утра лично обзванивал командармов. Это еще бардак, а вот то, о чем пишет в воспоминаниях маршал Рокоссовсский, уже наводит на размышления.

«Последовавшие... из штаба округа распоряжение войскам о высылке артиллерии на артполигоны, находившиеся в приграничной зоне, и другие нелепые в той обстановке распоряжения вызывали полное недоумение.

Нашему корпусу удалось отстоять свою артиллерию, доказав возможность отработки артиллерийских упражнений в расположении корпуса, и это спасло нас в будущем»[66].

Какие полигоны? Как вообще можно изымать из частей артиллерию, когда войска уже приведены в повышенную боевую готовность и выдвигаются к границе?

Но на самые большие размышления наводит происходившее в Западном Особом военном округе, где рулил печальной памяти генерал Павлов. Тот самый, который, как он говорил на суде, «директиву Генерального штаба РККА понял по-своему и не ввел ее в действие заранее, то есть до наступления противника. Я знал, что противник вот-вот выступит, но из Москвы меня уверили, что все в порядке, и мне приказано быть спокойным и не паниковать».

Ну да, нарком действительно приказал ему не паниковать. А что, приведение войск в боевую готовность — это паника? Но какое «все в порядке» может быть, если в директиве написано предельно конкретно: в течение 22-23 июня возможно внезапное нападение немцев. А предвоенные директивы, а выдвижение войск? Их командующий округом тоже понимал «по-своему»? И вообще — о какой, собственно, директиве идет речь? Номер один? А из чего это следует?

Начальник связи Западного фронта Григорьев на том же процессе показал: