Стратегия Византийской империи

Запугать потенциального агрессора, грозя страшными карами (устрашение, как мы называем это сегодня), – практика столь же древняя, как и само человечество: боевые кличи и размахивание руками выполняли ту же функцию, что и ядерное оружие в годы холодной войны. Той же цели служат подарки или прямая дань, чтобы откупиться от врагов, воевать с которыми будет дороже, даже при полной уверенности в своей победе. То, что предположительно декадентская «Византия» должна была откупаться от своих врагов, в деле обеспечения своей безопасности полагаясь на трусливое золото, а не на воинственное железо римлян эпохи их расцвета, – это всего лишь одно из ложных различий между двумя державами. Факты показывают, что во все времена притязания на геройство не определяли поступков римлян: даже на пике своей силы, с эпохи Августа в первом веке до Марка Аврелия во втором, они предпочитали золото железу всякий раз, когда от врагов легче было откупиться, нежели сражаться с ними[204]. Список известных нам выплат очень долог: так, ок. 422 г. восточное правительство платило гуннам годовую дань в 350 фунтов (литр) золота; эта сумма возросла до 700 фунтов в 437 г. и ещё утроилась в 447 г. до 2100 фунтов – и это была гораздо меньшая сумма с гораздо большим эффектом, чем 4000 фунтов, выплаченные западным правительством вестготам Алариха в 408 г., за чем последовали 5000 фунтов золота в 409 г., наряду с 30 000 фунтами серебра, 4000 шёлковых туник, 3000 окрашенных пурпуром кож и 3000 фунтов перца[205]. Все эти выплаты (не предотвратившие разграбление Рима в следующем году) поступали из страшно уменьшившегося в размерах, страшно обедневшего города, каким был Рим в то время, и они показывают, какое же громадное количество золота и серебра скопилось за века имперского грабежа, сопровождаемого ещё более доходным налогообложением. Один современный историк провёл тщательное различие между шестью категориями выплат, стоящими за ними намерениями и их результатами. Его вывод был таким: опасность неограниченного вымогательства была предотвращена, и золото служило «гибким и действенным орудием внешней политики»[206]. Разумеется, в сочетании с железом для устрашения, принуждения и наказания.

Как мы увидим, византийцы постоянно полагались на устрашение (ведь любая держава, противостоящая другим державам, должна поступать так постоянно, пусть даже по умолчанию и, возможно, неосознанно), и в то же время они регулярно откупались от своих врагов. Но они делали и нечто гораздо большее, применяя все возможные средства убеждения, чтобы завербовать союзников, разделить своих врагов, разбить вражеские союзы, переманить на свою сторону недружелюбных правителей, а в случае мадьяр даже сбить целые мигрирующие нации с их пути. Для римлян эпохи республики и единой империи, как и для большинства великих держав вплоть до наших дней, военная сила была главным инструментом государственного управления, тогда как убеждение служило второстепенным дополнением. Но для Византийской империи дело по большей части обстояло ровно наоборот. Действительно, перенесение акцента с силы на дипломатию – один из способов отличить Рим от Византии, конец поздней римской истории на Востоке от начала византийской истории[207].

Слишком самоочевидной причиной этой коренной перемены была относительная слабость Византийской империи: её военных сил зачастую не хватало для того, чтобы справиться со множеством её врагов. Но была и позитивная причина полагаться на дипломатию: византийцы располагали более эффективными средствами убеждения, нежели их предшественники или соперники, и одним из этих средств была христианская религия, «истинно православная вера».

Глава 4 Религия и управление государством

Что почти все известные нам византийцы были глубоко набожными христианами, не подлежит никакому сомнению; но не подлежит сомнению и тот факт, что империя постоянно использовала религию как источник влияния на иностранных правителей и на их нации. Для набожного человека в этом не было ни цинизма, ни противоречия – даже в том случае, когда ради спасения или выгоды крещение охотно принимали взятые в плен тюрки или невежественные степные варвары. Если это не помогало им духовно, то обращение в византийскую религию могло по крайней мере помочь империи материально, а ведь только одна она была защитницей истинно православной веры, которая, в свою очередь, представляла собою единственные подлинные врата в жизнь вечную, согласно её собственному учению. Поэтому усиление империи означало содействие христианскому спасению.