Стратегия Византийской империи

Мир и милость, счастье и слава от Бога да пребудут с Вами, Ваше Величество, могущественный император ромеев! Богатства и здоровья, благой император-миротворец! Да пребудут в Вашей державе справедливость и прочный мир, миролюбивейший и щедрейший император!

Ответное приветствие логофета было изысканно вежливым:

Как поживает велепреподобнейший (мегалопрепестатос), благороднейший (эугенестатос) и прославленный (перивлептос) эмир верных? Как эмир и Совет (герусия) города Тарса? <…> Как вы сами? Как принял вас патрикий и стратиг Каппадокии? [Византийский правитель той области, которую послам из Сирии пришлось пересечь.] Как обращался с вами уполномоченный императора (василикос), посланный заботиться о вас? Не случилось ли каких-нибудь несчастий или огорчений во время вашего путешествия? Пребывайте в ликовании и веселии оттого, что ныне вы разделите трапезу с нашим святым императором.

Упоминание «несчастий или огорчений» вполне объяснимо. Чтобы по суше добраться до Константинополя из столицы Сайф-ад-Даула, находившейся в Алеппо, послам пришлось пересечь приграничную зону, бывшую тогда ареной набегов и ответных набегов, засад, внезапных нападений, грабежей и угона скота, производимого приграничными военными силами, отрядами воинов джихада, жителями приграничной полосы, бродячими бандитами и контрабандистами – если не учитывать того, что эти категории были взаимозаменяемы, как мы увидим ниже.

Текст продолжается приветствиями и ответами для послов от эмиров Египта, Персии и Хорасана (что соответствует областям нынешнего северо-восточного Ирана, северо-западного Афганистана, Таджикистана, Туркменистана и Азербайджана) в числе иных правителей.

Нетрудно представить себе психологическое воздействие, которое эти церемониальные обмены приветствиями оказывали на обе стороны. Отношения почти со всеми упомянутыми державами были практически всё время натянутыми и очень часто выливались в вооружённые конфликты. Тогда, как и теперь, правители-мусульмане, послушные своей религии, должны были рассматривать все немусульманские страны на планете как «дом войны», дар ал-харб, который мусульманам предстоит завоевать до дня искупления. Поэтому постоянный мир (салам) с немусульманской державой нельзя было (да нельзя и сейчас) заключить на законных религиозных основаниях. Соответственно этому мусульманские притязания на византийские земли были безграничны. Верным позволялось лишь перемирие (худна), временное, прагматически обусловленное соглашение, целью которого было выиграть время: на неделю, на год или на срок одного поколения – покуда джихад не возобновится. Однако, пока длилась худна, нужно было вести переговоры, и обе стороны были заинтересованы в цивилизованных взаимоотношениях, которых удавалось достичь независимо от того, насколько жестокой была или будет война до или после перемирия[242].

Впрочем, и до возникновения ислама дело обстояло ничуть не лучше на месопотамской границе империи, где Сасаниды представляли собою постоянную опасность и время от времени предпринимали широкомасштабные наступления, включая последнее, в 603 г. и позднее, приведшее к крушению обеих империй, с роковым исходом.

Что же касается северного фронта империи, пролегавшего по Дунаю или на Балканах, то Болгария, ставшая к тому времени полностью христианской, была ничуть не лучшим соседом. Когда болгарские цари располагали реальным могуществом, они не удовлетворялись частичным захватом территорий и пытались притязать на византийский трон, да и на всю империю. Другие враги, предшествовавшие болгарам или чередовавшиеся с ними, то есть гунны, авары, Киевская Русь, мадьяры, печенеги и куманы, могли быть почти столь же опасны, даже если они не предъявляли притязаний на императорский престол.