Стравинский

Рассаживаются на стульях. Окладисто, окладистые. Решительности не просматривается. Обнадеживает. Доктора – отцы. Один в особенности. Стравинский Иван Ильич. Закатывайте рукав, закатывайте. Больно не будет. Конечно. Не вижу оснований соглашаться. Всегда. В данном случае – в особенности. Противостояние. Рапана, память о детстве в панаме, в Анапе. Напольные часы. Стоят с 1905 года. Истина. Черные от горя. Истина. Писец канцелярский, пресс-папье, диагноз. Навсегда. Рапана навсегда. Канцелярия. Петли вяжут, строки, облака набивают. Повсеместно. Справедливости ради, у отдельных докторов – карманные часы. Обнадеживает. Тысячу лет не видел карманных часов. Так долго живете? Всегда. Все без исключения. Не обращали внимания? Часы не обязательно красивые, некоторые – совсем некрасивые. У Стравинского – мертвая черепашка ни дать, ни взять, зевает, жмурится. Солнечного света не выносит. Скулит тихонько как на приеме у дантиста. По вечерам. Зимой ночи долгие. Лиц нет, лица желтушные. Якутия. Цинга. Часы. Олово. Ожидание. Некоторые дремлют. Никаких перемен. Впрочем, звонка не будет. Ждали звонка? Так его не будет. Привычка. Давно путешествуете? Ждем пока. Поклон.

А где здесь уборная. Вообще уборные у вас имеются?

Пассажиры дирижабля от 15 января. Они же – пассажиры поезда сопровождения «Анапа». Рейс в 00 часов, 15 минут. Некоторые из них наши знакомцы. Павел Сагадаев, актер – повесился на колосниках в день премьеры «Макбета»; Климкин, городской сумасшедший – застрелен случайно в процессе сыскных мероприятий; его невольный убийца, следователь С. – простыл в процессе сыскных мероприятий и умер от пневмонии; отец и дочь Крыжевичи – вечные путешественники; пропавший без вести Дмитрий Борисович Насонов – как и положено в подобных случаях, весь в белом; полковник Веснухин о двух ногах и его стремительный конь Арктур – о шести; сестры Блюм – погибли вследствие отравления сухими ваннами доктора Гуркина; пожарные Фефелов и Сопатов – у обоих разрыв сердца вне тушения пожара; звездный мальчик Алеша – в летаргическом сне; профессор Диттер – исследователь; водитель троллейбуса Улитин – убит вольтовой дугой; неисправимые хулиганы Гуня и Тепа – проникли без билета; впавший в детство детский писатель Волокушин – дурной каламбур, согласен; неопознанный маньяк Григорий Г. – в сумеречном состоянии сознания. А также Леонид Жаботинский, полный тезка Леонида Жаботинского; задумчивый осел Буриданов со своей ослицей; бывшие вертухаи Затеев, Сотеев и Либерман, поклонники кроссвордов и чифиря; доподлинный вор в законе дядя Гоша; слесарь дядя Гена, хороший, даже лучший в своем ремесле; кофеинист Дятел, по прозвищу Дятел-кофейник, поклонник неважно чего, просто поклонник, эрудит и полиглот; Жар-птица цвета опадающей листвы, от частоты употребления с выцветшим бессмысленным взором; Жанна Марловская с супругом Жоресом, бывшим вольтерьянцем, заикой и кухонным аферистом; либералы Глисман и Чулков со статьей о ленинско-сталинском призыве; апрельский кот Фофан – сплин, шерсть клочьями, глаза гноятся; трескучая и безутешная Нянина; в рифму к ней няня Зоя с безвольным карапузом на руках, у карапуза несварение третьи сутки, кора дуба, дом пропах болотом; корректор Глинин, весь, точно телефонный справочник, в бурых каплях неведомого происхождения; незаконнорожденный внук Мао Цзэдуна Сергей Цзэдун с флюсом; катала Гренкин о четырех зубах и четырех женах, на каждую по зубу; Зарезовы в полном составе с живым всё еще петухом; розовощекие цыгане Петр и Ляля Заблудные; цирковые лилипуты Борис и Гракх, в особенности Гракх; шансонье Камаринский; путейщик Паклин, вперед лети, с гайкой в голове; клоун Пепа; слон Гром без хобота; работник зоопарка похабный поэт Костырев и его частушки; бывший летчик Аркаша Геринг с яйцами и птенцами; гей Матюша Керенский, разумеется, в женском наряде. Еще кто-то. Остальных не знаю, вижу в первый раз.

Поклон как ритуал. Как сказка.

Конечная станция. Будто бы конечная станция. Конец пути. Дом. Комод. Хижина толстяка. Старость. Врешь, брат, не конец. До конца далеко – далече. Да и нет никакого конца. Безвольное путешествие. Куда кривая вывезет. По течению не всегда сон. Вот и события. Уж мы-то знаем. Наши чайники всегда кипят. Чумазые. Толстые. В коммуне остановка. Опять же, всегда прянички. Сушки. Даже когда снег сухой. Что-то сухой на этот раз. Или кажется. Нам – хлопья подавай. Мы любим, когда хлопьями. Переводные картинки. Блюдце. Как-то не разбилось. Погром недолго длится. Это только кажется, что долго. Все проходит. Борода окладистая. Январь, если помните. Время быстро летит. Теперь в особенности. Повтор, да. Но деталь. Будем считать вариацией. На варежках льдинки налипли, кусаются. Были, были варежки. Вязаные. Детские или женские. Но. Тяжелые, мокрые, сердитые. Вернется праздник. Подождать немного. Совсем немного. Так, чтобы уже повсюду лед плакал. Хотя люди исключительно добрые: братва да нянечки. Варежки, картинки, бублики.

А потом грянул мороз, и собачки мои закричали детскими голосами. Ужас!