Стравинский

Друзья, Конец Времен откладывается на неопределенное время.

Нет.

У меня для вас хорошая новость, друзья. Кажется, в очередной раз мы благополучно избежали Конца Времен. Небо взошло.

Не так.

Кажется, небо взошло. Во всяком случае, мне так показалось.

Хорошая новость.

5.Что-то наподобие волынки, но не волынка

– Значит, Стравинский, говорите?

– Так точно, – ответил бы бравый солдат Швейк, когда бы перед нами был роман о бравом солдате Швейке. Причем здесь Швейк? А какая разница? В сущности, все мы рассказываем одну и ту же историю. Меняются только время, место, персонажи и события, а так – одна и та же история. Вот, вспомнил Швейка, улыбнулся. Хорошо. Улыбнулся, зачем-то вспомнил Швейка. Хорошо.

Если настроиться соответствующим образом, или, напротив, отключиться от собственного содержания, подарить памяти вольницу хотя бы ненадолго, бросить, скажем, случайный взгляд на книжную полку, да хоть под кровать, где притаился кот или амулет, можно внезапно, вне логики, невпопад заполучить приступ радости.

– Значит, Стравинский, говорите? – Иван Ильич с фонариком в сопровождении длинноногой медсестры Машеньки, напоминающей известную балерину, осторожно пробирается по узким проходам между сумеречных коек с едва тлеющими обитателями.

Вдруг черный взрыв. Это услужливый хам, ракообразный санитар Петр зажег большой свет. Волной стоны и шорохи. Свинка Сотейников, юркнул под кровать. Палата просторная, потолки высокие. Высота потолков в Боковской психиатрической больнице такова, что если поставить одного Стравинского на плечи другого Стравинского… впрочем, я вам уже докладывал. Глаза мало-помалу пробуждаются.

– Где же он, ваш Стравинский?

– Там слева. Около окна.

– Ага, вижу. Коечку рядом для меня оставили?

– Для вас. Но Иван Ильич, зачем вам? честное слово…

– Ну, вот. Кажется, добрались. Ну, здравствуйте, Стравинский.

В интонации Ивана Ильича сдержанная радость, будто он давно ждал этой встречи. Длинноногая медсестра Машенька в смятении, зарделась, влажными глазами посматривает то на доктора, то на пациентов. Думает, что доктор не в себе. Она совсем недавно в психиатрии. Третье дежурство всего-то. Находит странным поведение Ивана Ильича.

Тем временем Иван Ильич снимает халат, брюки, сорочку, протягивает Машеньке, – Пожалуйста, не в службу, а в дружбу, отнесите ко мне в кабинет. Я сегодня здесь останусь.

– Но Иван Ильич…

– Мне здесь хорошо. Очень хорошо. Я люблю. Мне выспаться надо, а на своей кушетке я ни за что не усну. Даже с релиумом. Ну, что же вы стоите? Ступайте, Мария, простите, не знаю вашего отчества… Если нам что-то понадобится, мы вас позовем. Хотя, знаете что, принесите нам по стаканчику чая с лимоном, у меня в кабинете есть лимончик, найдете в холодильнике. Окажете нам такую любезность? – И громко Петру, – Да погасите же вы свет, всех переполошили!

Шурша, возвращается ночь. Иван Ильич укладывается, натягивает на себя одеяло, улыбается сестричке, – Как в детстве. Ну же, ступайте, ступайте. У нас так принято. Ничего, ничего, привыкнете.

– Спокойной ночи, Иван Ильич.

– Мы вас ждем…

Машенька уходит спешно. Бежит как от кошмарного сна.

Иван Ильич комкает подушку, поворачивается к соседу, – Как лягушка.

– Что?

Смеется, – Подушка как лягушка… Чуковский… не встречали?

– Нет. Не помню, как он выглядит. Точнее, не знал никогда… Ленина вижу чуть не каждый день. Милостыню просит. Неподалеку от аптеки Гуркина, урожденного Михельсона. Оказывается, мы с ним одного роста… Герпес у него. Не знали? А вот, знайте, перламутровые такие пузырьки, бросается в глаза. Не скажу, что неприятно. И он, в общем, не жалкий. Ну, милостыню просит, подумаешь? что такого? Тоже дело… У нас четыре аптеки Гуркина, урожденного Михельсона, рядком стоят, и сам Гуркин, человек-аптека, отравивший до двухсот человек сухими ваннами…. Самое главное – у нас безопасно. Чувство безусловной защищенности. Предел мечтаний человечества. Апогей человечности. Чувство много желаннее любви, уверяю вас. И теплее. Вот вам мой сказ.

– На побывку?

– В отпуск. Нужно немножко отдохнуть. Там музыка в круглосуточном режиме, а здесь – тихо, благодать… Анекдот, согласитесь. Лет сорок назад сказали бы мне, что я буду уставать от звуков… А знаете, что? А ведь я не прав. Вот сейчас вспомнил. Всегда тишину любил. Слушайте, правда, я всегда любил тишину. Интересно, да?.. И чем все это закончилось?.. Старух нет вообще. Исключительно девицы и русалки. Мельники муку молят, звездочеты звезды считают.

– Я вам рад.

– И вам не хворать.

– Разбудил?