Однако внешность бывает обманчивой, и, в отличие от Стравинского Сударнов – человек практический и какие-нибудь пустяки занимают его больше, чем медленная мерцающая психиатрия. Разумеется, вольнодумство Михаила Ивановича может быть прочитано исключительно его коллегами. Вышеупомянутый же непросвещенный человек, услышав его речи, не изменит мнения, ибо, что бы там не говорили, в игорном доме души остаются навсегда и посетители, и крупье, стоит только переступить порог.
Сударнова, например, интересует чай. Вот он идет к подоконнику, опускает грозный кипятильник из лезвий в матовый стакан. А вот он уже перелистывает карамельные страницы заблудившегося инородного журнала. Укладывается на кушетку, нога на ногу. Встает. Ходит, покачиваясь с носка на пятку, с пятки на носок. Совершает подскок и немного подворачивает ногу при этом. Трет ногу. Смакует сигарету, увиваясь вслед за дымом в простуженный зев форточки. Кашляет. Покрякивая, пьет пламенный чай. Снова на кушетке – пытается изобрести удобную позу. Очевидно, что молчание тяготит его, но, видя потустороннее состояние коллеги, терпит, сколько может. Стравинский действительно все это время недвижим, даже дыхания не слышно. Не всякий догадается, что перед ним живой человек.
Наконец Михаил Иванович не выдерживает, – Не спишь, Иван Ильич?.. Вижу, что не спишь… Где сегодня ночевать будешь? Здесь?..
Стравинский не шелохнется.
– Обратил внимание, ты стал часто оставаться на работе…
Стравинский не шелохнется ни в этот, ни в другой раз. Так и будет сидеть, покуда не сменит позу, о чем будет непременно сообщено.
– Обратил внимание – вчера здесь ночевал, в среду четвертого числа… Практически переехал… Практически…
Говорит – сам наблюдает неподвижность Ивана Ильича.
– Неприятности?.. Не говори. Не хочешь – не говори.
Психиатры всегда наблюдают друг за другом, и вообще всегда наблюдают.
– Ты уж меня прости, лезу не в свои дела.
Продолжает наблюдение.
– Все правильно, влез не в свои дела, потрудись прощения попросить.
Принимается ходить по кабинету, сам продолжает наблюдение.