Стравинский

Теперь Стравинский укладывается на кушетку. Высшей степени неловкая поза. Поза восковой куклы. Представьте, Иван Ильич на животе, лбом и носом упирается в клеенку, руки ладонями вверх безвольно покоятся на полу. При таком расположении голос его тоже приобретает целлулоидные интонации, – Что там за окном?

– Какие-то крупные птицы. Похожи на голубей, но уже не голуби, уже крупнее голубей. Видел трех. Две – в полете, а одна просто так сидела. Оперение серенькое – этакая старушонка в пуховом платке.

– Ну, что же.

28. Сударнов. Меланхолия

После неудавшегося четверга Григорий Г. погрузился в меланхолию. Только маньяк в полной мере может оценить, какой самоотверженности требует всякая, пусть и недолгая прогулка по городу, кишащему беззащитными зеваками, шелковистыми продавщицами, кудахчущими парочками, вырвавшимися из заточения и опьяневшими от свежего воздуха мамашками с кричащими колясками, торчащими из колясок розовыми ручками, рядящимися под прохожих охотниками, рядящихся под работяг мясниками и прочими клоунами кромешного цирка страха и любви. Всякая прогулка – это две или три бессонных ночи накануне, дурманящие пилюли, бесконечные беседы с самим собой, изнурительная гимнастика, душ каждые четыре часа… вязание, конечно, спасительное вязание в случае Григория Г. И если цель путешествия не достигнута, то, что для заурядного человека – легкая досада, не больше… вспоминается циничная фраза, все, что не делается – к лучшему… так вот, то, что посредственность отпускает с легкостью, для истинного маньяка – крах, извержение вулкана, кораблекрушение. Следом безразличие, пустота, меланхолия. Жуть, жуть, жуть, жуть, жуть… Вероятно, нечто подобное испытывают покойники первые часы после смерти.

Некоторое время Григорий, растрачивая последние силы, петлял около своего жилища, пока не осознал, что возвращение невозможно, так как, переступив порог, он окончательно свалится в бесчувствие, и еще неизвестно, чем все это кончится.