Стравинский

– Вот и я не знаю. Я слышал – все керосинщики обречены. Все буквально… Разумеется, среди них встречаются и сакральные жертвы, с историей, слава Богу, немного знаком, успел познакомиться, пока имелась такая возможность, но в основном, все керосинщики – жертвы отравления… Согласны со мной?.. Наверняка среди ваших пациентов встречались керосинщики… Отравление – искусство. Мучений не хочется, боли, язв, прочих пагубных последствий, неукротимой рвоты, например, парализации полной или частичной… Вот как плохо не быть доктором. Каждый раз себе говорю… У меня была возможность поступить в медицинский, но я боюсь покойников. А теперь выясняется, что живые намного опаснее, но время уже потеряно. Да и покойников полюбил. Точнее покойницу… Да, упустил я свой шанс. Был бы хорошим врачом. Я тоже слушать умею. И люблю. Даже когда глупость какая-нибудь. Молчу и слушаю. Иногда просто голосом любуюсь. Или удивляюсь голосу. Иногда такие голоса попадаются, диковинные. Может быть, композитором стал бы, сложись жизнь иначе. Стравинским, например. Не Иваном Ильичом, а тем, другим. Был еще композитор Стравинский. Вы – человек образованный, наверняка знаете. «Жар-птица», «Садко»…

– Римский.

– Что, Римский?

– «Садко» – это Римский Корсаков.

– Но они же знакомы?

– Кто?

– Стравинский и Римский-Корсаков?

– Не знаю.

– Вот и я не знаю… Жаль, что я не стал врачом, согласны? В свое время не вышло, а теперь… В моем преклонном возрасте, да с моими наклонностями кто же меня возьмет?

– А какие у вас наклонности, голубчик?

– Я теперь вяжу. Много вяжу. Сутки напролет. Не могу остановиться. Преимущественно английской резинкой. Многие предпочитают французскую, а мне нравится английская. А вам? Вы толк в вязании знаете?

– Нет. В вязании я толка не знаю.

– Вы тоже умеете слушать. Большое достоинство. Берегите его. С годами будет все сложнее, но вы старайтесь не растерять этот дар.

– Хорошо.

– Другой бы на вашем месте уже давно заткнул меня.

– Зачем?

– Скажите, а у Ивана Ильича нет брата? Не обязательно близнеца, брат может быть двоюродным, троюродным. Этот монах такие фортели вбрасывает…

– Какой монах, радость моя?

– Так Мендель же.

– Ах, Мендель? Да, Мендель, Мендель… Не знаю, лично мне он симпатичен.

– Конечно симпатичен, не то слово «симпатичен». Он тоже большая умница… Так что, насчет братьев.

– Каких братьев?

– Братьев Ивана Ильича.

– Не слышал, честно говоря, не знаю.

– Ну, что же, возможно совпадение. Совпадений, на самом деле, много больше, чем мы предполагаем…

– Вы наблюдаетесь у Ивана Ильича?

– Если это уместно, и приемлемо, я бы выразился следующим образом: мы любуемся друг другом. Он – мной, я – им… Еще есть третий человек. Стравинский Сергей Романович, агностик. Но Иван Ильич и Сергей Романович между собой не знакомы. Вот почему я, собственно, и поинтересовался, нет ли у Ивана Ильича брата. Кроме того, что у них одна фамилия, и внешне они чрезвычайно похожи… Вяжу, не могу остановиться. Предположим, вяжу кофту. Все, надо заканчивать, а я остановиться не могу. Все же нахожу силы, беру себя в руки, останавливаюсь. В результате кофта чудесная, но рассчитана на человека ростом в три, а то и пять метров… Кстати ему один из моих свитеров как раз подошел бы.

– Кому.

– Дзержинскому, точнее памятнику Дзержинскому.

– Но он в шинели, насколько я помню, дорогой мой.

– Да, да, конечно… Его снесли, как будто… Некому теперь за ребятишками следить… Скажите, а среди ваших домочадцев нет таких же вязальщиков?

– Не встречал.

– Жаль. Я бы с удовольствием подружился с кем-нибудь… А знаете, у меня теперь жена есть. Возникла совершенно случайно. Неожиданно нашлась. Так что, жена есть, а вот друзей – никого… Стравинские, конечно, Иван Ильич и Сергей Романович. Но, думаю, в полной мере друзьями их не назовешь. Скорее наставники. Учителя…

– Скажите, голубчик, вы маньяк?

29. Томление. Кант

Утро.

Бывший боевой, а ныне домашний конь Арктур стоит, посапывает, бубнит про себя. Стоит в коридоре таким образом, что голова его направлена в сторону кабинета Веснухина. Позади коня большая кухня с Полиной Ивановной. Дабы не обижать Полину Ивановну можно, конечно, сделать маневр – попросить коня попятиться на кухню, там развернуть и попросить попятиться еще раз. В таком случае голова Арктура будет направлена уже в сторону кухни. Но в этом нет никакого смысла, потому что, во-первых, Полина Ивановна речи коня игнорирует, а во-вторых, сено-то размещено как раз в кабинете полковника. И сам полковник в кабинете полковника душой и ликом темен после праздника на сене возлежит в ожидании воскрешения. По соседству кот Мартин на подоконнике, сахарится на солнышке. Щурится, но не спит, следит за собой и вообще следит. Ленивое, но хитрое до чрезвычайности создание. Делает вид, что слушает Арктура, точнее так – снисходительно слушает Арктура. Водит ушами, дескать, весь внимание. Правда иногда вставит слово или фразу, но, как правило, невпопад, возможно, для того лишь, чтобы не уснуть.