Страж

Следующие две строки были зачеркнуты чернилами так густо, что невозможно было их прочесть. Возможно, там были еще какие-то ее размышления, но, перечитав написанное, Мириам сочла их глупыми, не важными или же отвлекающими от основной мысли письма. Внизу этих каракуль было совсем немного текста.

Времени у меня очень мало. В Сароне уже свирепствует юстирский пот, на юге Ветеции появилось несколько заболевших деревень, и дожи собираются перекрыть границы. Я выезжаю сегодня же и надеюсь успеть проскочить до того, как мир покатится в пропасть. Точнее, он уже катится, мне остается лишь вовремя спрыгнуть.

Подробности расскажу, когда мы встретимся.

Мириам

— Подробности расскажу, когда мы встретимся, — прошептал я.

Было странно читать эту строчку после предыдущего письма, уже зная, что мы не встретимся.

Никогда.

Дилижанс отправился поздно вечером, и я оказался единственным пассажиром. Возниц было трое, двое сидели на козлах, их товарищ расположился на крыше, с арбалетом в обнимку.

— Лихие времена, господин, — сказал мне один из них, забирая плату. — На дорогах творится не пойми что. То иные людей убивают, то люди людей, а то и вовсе какая-то нечисть выползет. Шесть дней назад экипаж моего дружочка разграбили до основания. Пассажиров порезали, как свинок, а лошадок угнали. И знаете, господин, лошадок вот как-то даже жальче. Хорошие животинки, смирные и сильные. К карете обученные. За каждую можно было по два флорина срубить у знающих людей.

— Будем надеяться, что твоих лошадок не уведут, — с иронией сказал я, и вся троица перекрестилась.

— Не приведи Господь, — с чувством произнес старший. — Отправляемся.

Проповедник уже сидел внутри, Пугала нигде не было видно, и старый пеликан чуть нервничал из-за этого.

— На соседней улице час назад произошло убийство. Закололи заезжего скорняка. Сочли, что он Вальтер и собирается распространить юстирский пот в городе. Прикончили прежде, чем разобрались. Ну не придурки ли?

— Пугало, надо полагать, в гуще событий?

— Оно в последнее время какое-то странное.

— В смысле?

— Ну когда ты в последний раз видел от него какую-нибудь идиотскую шутку? У него теперь такое же чувство юмора, как у бревна. И еще оно зыркает на звезды.

Дилижанс двинулся, а я поднял брови, требуя объяснить.

— Ну, когда ты спишь, оно всю ночь стоит у окна и таращится. А когда мы останавливаемся не под крышей, так просто лежит и дырку в небесах сверлит, словно ему оттуда должны прислать человеческой печенки.

— Довольно необычное для него времяпрепровождение. Сильнее я бы удивился, если бы ты сказал, что оно любуется цветами.

— Слава Господу, его котелок еще не настолько съехал. Ты считаешь, что Мириам права? Ну, в своих домыслах о темном кузнеце.

— Права.

Он округлил глаза:

— Вот так вот безапелляционно?!

— Безапелляционно? Когда ты успел набраться подобных словечек?

— Твоя ведьма сыплет ими, как исповедник прощениями. Так что? У тебя, как я вижу, нет никаких сомнений.

— Устал сомневаться. — Я посмотрел в окошко, видя, что мы выехали из города на тракт. — Все, что она написала, укладывается в общую картину того, что известно нам от законников. Ивойя, которого усмирили стражи, но не смогли уничтожить, вновь среди нас. Мы знаем, кто он такой, и это хорошо для понимания происходящего, друг Проповедник. Но, увы, этим знанием его сложно остановить.

— Его вообще нельзя остановить, — проворчал он. — Ты всадил ему пулю в грудь. Это убило бы даже лошадь. Но в итоге у тебя теперь нет пальца, в Лейкчербурге погиб Урбан, неизвестно, что стало с Гертрудой, а этот милтийский хрен скорее всего захватил булыжник, над которым так чах кардинал. Знаешь, что это означает?

Я мрачно ответил:

— Что ему осталось лишь прикрутить камень к уже выкованной заготовке. Если верить словам Руджеролло, тут и получится десятый, и последний, кинжал.

— Сие приводит нас к мысли, что апокалипсис, настоящий, между прочим, а не тот, о котором бабки талдычат в каждой деревне, когда у них дурное настроение, случится в ближайшую пару недель. Святая Дева Мария! Хочешь не хочешь, а порадуешься, что уже мертв и тебя не коснется ни саранча, ни сера, ни зубы черта.

Я рассмеялся:

— Гляжу, ты стал смотреть на «жизнь» чуть позитивнее.