Страж её сердца

И тут же вспомнила про ошейник. Эльдор не даст ей сбежать, никогда.

А печать снял.

И уже только за это можно было остаться и делать все, что он прикажет.

Деревья остались внизу, и больше Алька старалась туда не смотреть, потому что начинала кружиться голова, а рот наполнялся кислой слюной. Летелось очень легко. И даже промелькнула мысль, что люди так ненавидят крагхов, потому что сами не умеют летать, как птицы. Потом Алька решила поменьше думать, а просто делать то, о чем попросили. Она просто летела вверх, и вверх, и вверх и совершенно не чувствовала холода. А огни в окнах башни медленно приближались, и где-то внутри царапнул страх. Что, если ее заметят? А что, если артефакт в той башне окажется каким-нибудь агрессивным?

Но обратного пути не было.

Алька уже могла видеть даже то, что светилось в окнах: туда как будто отовсюду тянулись золотистые паутинки, тонкие, совершенно невесомые. А у окон они сливались в жгуты, переплетались, превращались в сеть и исчезали внутри. Наверняка это была магия, и Алька изо всех сил старалась облетать их, не задевать крыльями. А потом она осторожно, очень осторожно, затаив дыхание, заглянула в одно из стрельчатых окон.

Приор Эльдор говорил о сложном артефакте, который похож на яйцо.

Наверное, именно к нему должны были тянуться все эти энергетические нити.

Внезапно Алька почувствовала подступающую дурноту. Внутри башни была круглая небольшая комната с чем-то вроде каменного алтаря посередине. Золотистое сияние сливалось туда, спеленывая то, что лежало поверх камня. И светилось так ярко, что невозможно было толком рассмотреть, что же там такое.

Алька сглотнула, пытаясь унять дрожь во всем теле. Ее начинало изрядно трясти по совершенно необъяснимой причине, но она все же решила подлететь с другой стороны, заглянуть в другое окно, куда тянулось меньше нитей.

«Может быть, там рассмотрю».

Облетев башню, она заглянула и в другое окно – и тут словно раскаленным прутом пронзили тело. Алька невольно вскрикнула, в глазах потемнело. И с каким-то отстраненным спокойствием поняла, что падает и что сейчас все закончится.

«Нет, нет!»

Затрепыхалась, пытаясь работать крыльями.

Но в позвоночнике по-прежнему ворочался раскаленный прут, и каждое движение причиняло такую боль, что даже кричать было невозможно. Только сдавленно хрипеть, едва удерживаясь на зыбкой границе бытия.

Еще несколько секунд падения.

Потом она кое-как замедлилась, а еще спустя мгновение с треском врезалась в дерево. Перед глазами запрыгали искры, острая боль пронзила руку, и все погасло.

Падая, она закричала. Но рот оказался плотно зажат мозолистой ладонью. Вокруг была темнота – но уже не холодная, осенняя, а уютная темнота, едва подсвеченная лайтером откуда-то сбоку.

Алька с трудом сообразила, что уже не падает, а потом…

– Ш-ш-ш-ш, тихо, гостей перепугаешь.

Она кивнула, давая понять, что все сознает, и Эльдор тут же ее отпустил, отстранился.

Алька поморгала, борясь с головокружением, приподнялась на локте – и тут же, ойкнув, рухнула обратно. Она, оказывается, совершенно голая лежала на кровати приора, а сверху он старательно, по самое горло, укрыл ее тонким шерстяным одеялом.

«Стыд-то какой», – отчаянно думала она, не зная, куда девать глаза, и понимая, что уши сделались не то что красными, а наверное, уподобились раскаленному железу.

Последнее, что помнилось, – это падение, хруст сломанных веток, боль в правом предплечье. Алька прислушалась к себе. Ничего не болело.

– Ты руку сломала, – разрешил ее сомнения Эльдор.

Он сидел рядом, на краю кровати, и внимательно на нее смотрел.

– Я… – И вот уже и щеки заполыхали.

Он. Нес. Ее. Голой.

Видел голой.

Что можно после всего этого говорить и делать, Алька не знала.

Но приор продолжал вести себя так, словно ничего не произошло.

– Я ее залечил, – негромко сказал он. – Я умею… немного. Как ты себя чувствуешь?

Алька даже нашла в себе силы улыбнуться. Надо же, приор Роутона вдруг заинтересовался состоянием здоровья собственной рабыни.

– Голова кружится, – честно призналась она, глядя снизу вверх на Эльдора.

– Ничего больше не тревожит?

– Нет.

И зарылась поглубже под одеяло, только нос наружу торчал.

Ситуация складывалась весьма пикантная. Голая двуликая в кровати и приор, одни в темной комнате. И он вовсе не торопился уходить, все сидел и смотрел. А потом вдруг протянул руку и что-то вынул из ее волос. Оказалось – длинное синее перо, волнистое, мягкое. Эльдор повертел его перед глазами и внезапно улыбнулся, и Алька вдруг поняла, что это первый раз, когда она видит его таким – живым, настоящим.

– Синее, – сказал он и отложил перо на тумбочку. – Заберешь потом к себе в комнату.

– С-спасибо, – растерянно прошептала Алька.

Это непривычное, теплое выражение лица приора, непонятный интерес в глазах сбивали с толку, заставляли ползти мурашки по пояснице и мерзнуть пятки. Она уставилась на него, как кролик на удава, с ужасом ловя себя на крамольной мысли, что ей не нравится, что вокруг поговаривают о повторной женитьбе приора Роутона.