Проштрафившиеся вытянулись, радуясь необычно легкому наказанию за такой крупный промах. Полководец отвернулся от них, демонстрируя им абсолютное пренебрежение.
– Эй! – подозвал он воспитанника. – Беги к командиру дозорных, пусть отправит людей проверить, стоят ли, как прежде, дома на поляне. Если да…
Он хотел еще что-то добавить, но один из сотенных командиров, составлявших его свиту, с поклоном приблизился, протягивая Арслану записку, скрепленную печатью ньок-тенгера.
– Властитель прислал сюда птицу.
Полководец, чуть поморщившись, взял аккуратно свернутую бумагу. Прочитав, молча скомкал послание и пробормотал себе под нос:
– Час от часу не легче.
Глава 19
Шерхан въехал на холм – поросший сосновым лесом огрызок съеденной временем горы. Его мощный гнедой жеребец чуял настроение хозяина и двигался предельно тихо. Шаг его не разбудил бы и змеи, дремлющей среди камней.
С самого рассвета дурные предчувствия не покидали старого воина. Сперва он считал, что это ноющее, будто дыра между ребрами, чувство – тоска по ушедшему в небеса Аттиле. Он всегда был искренне привязан к этому страшному в своем величии человеку. Всегда служил ему не из страха, не из жажды возвышения и власти. Он, как никто другой, понимал: отрицать волю мудрого спасителя земных народов, переживших Тот День, – величайшая неблагодарность. А уж тому, кто обрел веру и смысл нелепого своего пребывания меж небом и землей, так и вовсе предначертано служить Пророку.
И вот сейчас, оставшись наедине с мыслями, тяжелыми, словно небосвод в пору снежных буранов, он вдруг понял, что его тревожит: не смерть Вождя, не ссора в походном дворце Эргеза, лишившая его заслуженной власти над правоверными. Да, это тоже было правдой, но поедом грызло новое чувство, неподвластное окрику его железной воли.
Он вдруг ощутил себя чем-то ветхим и бесполезным вроде рваного сапога, найденного в развалинах выгоревшего Бунка. Некогда он был лучшим, а теперь стал только напоминанием об иных временах, безвозвратно канувших в прошлое.
Он пытался отогнать от себя уныние. Что за блажь?! Тысячи подданных свято почитают его, ждут повелений, без колебаний готовы идти в огонь и в воду по слову, по мановению его руки. Чего это вдруг он записал себя в обветшалый хлам? Многие ли еще и сегодня в силах выдержать его удар? Ум по-прежнему ясен, и воля не ослабла. Нет, нет, реальность не такова, как это представляется в минуты печали! Конечно, сердце рвется в клочья от того, что некому преподнести, как в минувшие времена, плоды своих побед, не от кого принять скупую, и оттого еще более драгоценную похвалу.
Не к Эргезу же, в самом деле, идти с поклоном?! Этот ловкач всегда умел пользоваться случаем, извлекать выгоду даже из сорочьего треска. Но этого еще недостаточно, чтобы подменить собой величайшего из великих, да прославится имя его до конца времен!
Новая волна густой и раскаленной, точно смоляной вар, ненависти захлестнула сознание, в единый миг сметая возведенные холодным рассудком преграды. Пока был жив Аттила, он скрепя разъяренное сердце отказался от жестокой мести Эргезу и его гнусным шакалам, погубившим судьбу его последнего сына. Уж, конечно, они метили не в мальчишку, влюбившегося, как подобает мальчишке, безоглядно и страстно. Они хотели его собственной крови. И по сей день хотят…
Шерхан вспомнил, как совсем недавно Эргез показал ему внука и невестку. Улыбался, сыпал приветствиями, превозносил деяния во имя веры «могущественного султана Крыши Мира» и, словно невзначай, проходя мимо псарни, ткнул пальцем: «Вот, мол, глянь». Он глянул и запомнил. Как пощечину, как плевок в лицо…
«Интересно, – подумал он тогда, – на всех халифов у этого змеиного выползня есть такие же крючки? Эргез все делает основательно. Если бы заранее не приготовился, не решился бы разевать пасть на наследство Аттилы. А сейчас его речи слаще меда, да только глаза холоднее ледника».
Прощаясь, ньок-тенгер щедро одарил каждого из султанов: меха, ткани, книги, мебель былых времен… Пришлось грузить подарками тяжеленные возы. Ему, как старейшему и почтеннейшему, Эргез преподнес особенно много даров, самых что ни на есть дорогих – как знак «старой боевой дружбы и глубочайшего уважения». И ведь что странно: среди всех приятных на взгляд и на ощупь даров – ни единого патрона, ни одного автомата, ни одного клинка! Даже захудалого кинжала! Словно невесте в день сватовства!
«Новое оскорбление или хитрый умысел? Бросить дары властителя правоверных – что это, как не прямой вызов? А дальше – война или простое убийство из засады. Везти с собой щедрые подарки – колонна еле тянется, легко догнать. А если не повезет и снежные бураны в этом году начнутся рано, то на перевалы можно не поспеть, заметет так, что ни конному, ни пешему дороги не будет, а уж с возами вообще не пройти. Сиди потом во Вратах Барсов, дожидайся тепла. В случае нападения подмога не подоспеет. Да и откуда взяться подмоге? Даже гонца не пошлешь, все тропы заметет. Что и говорить, хитер Эргез. Ну, да и он не зеленый юнец!»