— Они идут на Кладбище, — сказала Нелти. — Почему-то я в этом уверена. Ну, а если я ошибаюсь… Тогда вам потребуется человек, что сумеет вас защитить… Мой старший брат, например.
— Он охотник? — спросил Гетс. — Где его найти?
— Он не охотник, но у него есть дар. Впрочем, мой брат старается об этом не говорить и не любит, когда его об этом спрашивают. Где он, я не знаю. Но скорей всего, он сейчас на пути к Кладбищу. И возможно, он пройдет этой дорогой.
— Как его зовут?
— Огерт.
— Я запомню это имя, собирательница, — сказал Гетс. Он помолчал немного, с тоской глядя в сторону оставленного селения. Спросил, отвлеченно о чем-то думая: — Каждый должен заниматься своим делом, не так ли?
— Именно, — ответила Нелти…
На скрещении дорог разошлись пути скорбного обоза и колонны селян. Их мало что связывало — только мертвецы и жизнь одной маленькой девочки.
Вечерело.
В сторону Кладбища дул холодный ветер, а темнеющее небо заволакивали грозовые тучи, похожие на горы вздувшихся трупов.
Глава 3
НЕКРОМАНТ
Тонкий фитиль плевался горячим жиром. Рыжий лепесток пламени задыхался в тяжелом влажном воздухе, трепетал, словно однокрылый яркий мотылек. Струйка чада — призрак фитиля — поднималась к высокому каменному потолку и утекала в узкое зарешеченное окно.
— Завтра я тебя обезглавлю… В тесной тюремной камере находились двое — палач и его жертва. Они смотрели друг другу в глаза. Первый говорил, второй пока молчал.
— Но у нас еще целая ночь впереди. И поверь мне, это будет самая длинная ночь в твоей жизни…
Из огромного кожаного мешка палач доставал пыточные инструменты. Он не торопился, он был мастером своего дела и знал, что страх порой оказывается гораздо результативней боли.
— Я выпущу наружу все твои сухожилия. Я буду дергать их, и ты будешь прыгать, словно карась на сковородке…
Щипцы, ножи, иглы, зажимы — все это аккуратно раскладывалось на низенькой лавочке, стоящей у ног связанной жертвы. — Я затолкаю тебе под ногти железные занозы, а потом начну медленно их вытягивать. Я выдергаю тебе все зубы, а на их место вколочу ржавые гвозди…
Пленник не обращал внимания на жуткие инструменты. Он смотрел в лицо палачу. Спокойно смотрел, твердо. И все еще молчал.
— Я умею разговорить человека… — Из мешка появилась большая жаровня, похожая на медный барабан. Из нее сыпались хлопья пепла, внутри гремели древесные угли. — Я любого человека могу превратить в зверя. У меня кто угодно завизжит свиньей, завоет волком, заревет медведем… И нечего на меня так смотреть, это тебе не поможет…
От холодного взгляда жертвы палачу было не по себе. Он знал, с кем имеет дело, и это обстоятельство также не способствовало его спокойствию.
— Правый твой глаз я проткну крючком и медленно вытащу. Так вытащу, что ты увидишь это левым глазом. И даже не надейся зажмуриться — не выйдет…
Пленник и не думал зажмуриваться. Кажется, он еще ни разу не моргнул.
Палач, продолжая бормотать угрозы, разжег жаровню. Через специальные отверстия сунул внутрь медные стержни.
— Я твою шкуру опалю так, что она вся пузырями пойдет и лоскутами сползать будет…
Неожиданно узник хмыкнул, и палач вздрогнул, вскинулся, набросился на пленника:
— Заткнись! Иначе я весь твой рот в один миг выжгу!
Пленный снова хмыкнул, громче, отчетливей, сказал:
— А я-то думал, что ты хочешь меня разговорить.
— А ты мне и с выжженным ртом все выложишь!
— Ты так уверен?
— Я в этом не сомневаюсь.
— А тебе сказали, кто я такой?
— Сказали.
— И неужели ты меня не боишься?
— Нет!
— А зря… — Пленник пристально смотрел в лицо палача, и тот вдруг почувствовал, как слабеют его руки. — Я ведь редко прощаю тех, кто мне угрожал. — Глаза пленника изменились, зрачки сузились, взгляд сделался тяжелым и размытым. И голос его вроде бы тоже изменился.
— После того, как твоя голова скатится с плахи, ты никому не будешь страшен.
— Это случится завтра утром. Так что у нас еще целая ночь впереди.
Палачу вдруг показалось, что по высокому потолку скользнули крылатые тени. Он поднял голову, оглядел каменный свод, посмотрел на светильник, на окно.
— Ночь — это наше время, — зловеще прошептал узник и подался вперед. Руки, которые были крепко связаны у него за спиной, каким-то образом оказались свободны, и он схватил растерявшегося палача за кожаный фартук, рванул его к себе, рявкнул в самое ухо: — А теперь?! Теперь тебе страшно?!
Перепуганный палач потерял равновесие и упал на колени. Он бестолково дергался, задыхался, хрипел. По каменным стенам прыгали тени, под потолком бились черные крылья, на полу метались живые серые комья. Было холодно, смертельно холодно — мышцы онемели, заледенела кровь, сердце зашлось.
— Теперь ты понял, кто я такой? — исступленно кричал освободившийся пленник. — Теперь ты знаешь, что такое страх?..
Опрокинулась лавка, со звоном разлетелись инструменты, перевернувшаяся жаровня разбрызгала искры.
Два обезумевших человека, крепко сцепившись, катались по ножам, щипцам, углям, крысам, бились о стены, о запертую дверь, хрипели, рычали, словно звери, кричали дико, грызлись, царапались… Сейчас в них не было ничего человеческого…