Страж вишен

" Наступала ночь – а в ночи, как известно, бродят призраки. Если даже их не звать, они все равно приходят… Ведь ночь – это их время. Они свободны в это время суток, как птицы в полете. И их никому не остановить. Но стоит забрезжить рассвету – и они растворяются…

И лишь один призрак не боится рассвета. Он ждет его, чтобы возникнуть и плыть в тумане, наводя ужас на случайных свидетелей его прогулок. Рассвет для него – пожалуй, единственное время, когда он волен в своих поступках. Это – Страж Вишен.

А если кто-то его и испугался – так что ж? Он не виноват. Ему ведь нет дела до людей. Никто не знает (и, скорей всего, так никогда и не узнает), зачем он приходит в наш мир. Быть может, ему нужен этот свежий предрассветный воздух, или запах листвы, или просто туман…"

Оксана перечитывала эту сцену много раз. Она была настолько созвучна ее детским ощущениям, что, казалось, автор подсмотрел что-то в ее душе. А может, так оно и было – ведь они с Сашей вместе росли и волей-неволей были друг для друга как на ладони…

Но Саша, в отличие от нее, сумел сохранить эту прекрасную непосредственность – только это могло позволить ему написать ТАК.

* * *

…У него не было детства в обычном понимании. Ибо постоянную, жестокую даже по взрослым меркам борьбу за существование детством назвать нельзя. У него не было закадычных друзей – а были лишь временные союзники, потому что одному выжить было немыслимо. У него не было ничего из того, с чем человек, как правило, начинает жить. Отчества с фамилией – и тех у него, по сути, не было.

От того, кто вырос в атмосфере такой чудовищной лжи и жестокости, трудно ждать гуманного отношения к ближнему – это аксиома. Но он хорошо усвоил и еще одну важнейшую истину: если хочешь достичь успеха – притворяйся. Делай плохие вещи, но, по возможности, чужими руками. А сам стой в стороне и смотри. Пусть обвиняют кого-то – но не тебя. Ради достижения цели можно пойти на всё. Кого из великих останавливали чужие страдания? А победителей не судят – это тоже аксиома. Наоборот, победителям с удовольствием лижут задницу – даже если они, эти победители, шли на вершину по трупам своих лучших друзей…

Ранняя юность его тоже отнюдь не была отмечена чем-то светлым и радостным. Армия, потом провал на экзаменах в институт (поступить удалось, но со второго раза). Вот разве что армейская служба не была для него такой тягостной и кошмарно-калечащей, как для неокрепших еще маменькиных сынков. Обучившись науке жестокого выживания, он быстро дал понять кому надо, что пресловутая «дедовщина» на него распространяться не будет.

Студенческая жизнь привнесла немного разнообразия в его жизнь, и, прежде всего, в виде легкодоступных сокурсниц, которые ценили в нем культ силы. Однажды ему даже удалось охмурить и молоденькую преподавательницу, но он никому не стал хвастать этой победой – зачем?

А потом – появился вербовщик. Маленький человечек, то ли из КГБ, то ли из ГРУ… В кабинете декана факультета он вел себя, как хозяин. Пожал руку, поинтересовался здоровьем, семейным положением. Напомнил об армейской службе (и действительно, такого количества нагрудных знаков и поощрений не было ни у кого во всем полку). Чуть позже он догадался, что внимание вербовщика привлекло не столько это, сколько его происхождение. Вернее, отсутствие такового. Им нужны были люди без прошлого. Люди ниоткуда. Ни с кем по-настоящему не связанные в этом мире. И он подходил идеально…

Вербовщик был с ним честен – нутром своим гебистским, видимо, почуял, что парень мгновенно, на «раз» раскусит любую игру. Сказал, что несколько лет будет трудно и смертельно опасно. Но потом – его жизнь по-настоящему изменится. Он получит все, о чем можно мечтать. Если выживет, конечно. Нечто вроде детской забавы «орел – решка», подумалось тогда ему. Но он согласился. Тем более, что ему сказали – институт он закончить сможет (до диплома оставалось совсем ничего), а уж затем…

К тому времени у него появился друг. Хороший, честный, неиспорченный парень. С таким можно и в разведку. Но вербовщик наотрез отказался взять друга, поскольку у друга прошлое было. Лишь спустя какое-то время друг оказался там же, где и он. Но в ином качестве. А потом друг погиб. И это была первая настоящая душевная боль в жизни (к физической он давно привык). Пережить ее помогла работа. Хотя назвать работой то, что он, совместно с другими такими же «мальчиками ниоткуда», делал там, было сложно. Они были на острие. Они были инструментом. Их судьба никого не интересовала. Они узнавали друг друга в кромешной тьме, по характерному шороху.

…Имя им было – «Пиковый туз»…

Санкт-Петербург, зима 2004 года