Страж западни(Повесть)

Услышав выстрелы, солдаты из оцепления бегут к дому, а командир пулеметного расчета Аврин приказывает пулеметчику Капитонову открывать огонь. Караул скачет от окна прямо к баньке, на пороге которой сверкает что-то ужасное, железное. Лиловый выскакивает в сенцы, но, зная о засаде, не выбегает на крыльцо, а, присев, осторожно распахивает дверь. Рядовой Зыков видит, как отворяется дверь, как выползает на животе на крыльцо человек и, почти не целясь, стреляет мимо.

— Дом окружен! За мной! — кричит Круминь, подбирая лобовский наган. Пламя растекается под опрокинутым столом. Соловьев и Фельдман выскакивают в сени.

— К колодцу! — восклицает хозяин и сбрасывает медный крюк с боковой дверцы во внутренний двор. Алексей Петрович от страшного рывка однорукого дьявола падает всем затылком на пол, и на миг его глаза затоплены мраком.

Пока деревенский пастух, а ныне пулеметчик вспомогательной роты 36-го пехотного полка Куприян Капитонов не может заставить себя открыть огонь по ни в чем не повинной лошади, которая, шарахнувшись от окна, заслонила сейчас дом, Чертков выбегает вслед за Круминем в сени, оглядываясь на тело Станкевича, Соловьев сбрасывает с колодезного сруба маскировочные доски и прочий хлам, Лиловый перепрыгивает через плетень и заползает в бурьян, зная, что впереди засада, и надеясь переждать время.

Кукушонок снова орет в темнице.

Славка отчаянно носится над турецкой вишней.

Жаба испуганно бурчит в пустой дождевой бочке.

Фитька кружит над крышей.

Старый бык, почуя огонь и дым, обрывает сыромятную привязь и, выбежав из стойла, распахивает каменным лбом воротца хлева. Створки опрокидывают прислонившегося рядового Зыкова. Ефрейтор Аврин бьет кулачищем в спину оцепеневшего пулеметчика: «Огонь!»

Соловьев, Фельдман, Чертков и последним Круминь по очереди спускаются по вбитым в бревна скобам колодца. Рядовой Жуков, целясь и отмахиваясь от садовой славки, стреляет по столпившимся у колодца подпольщикам и не попадает.

Штабс-капитан, выбегая на крыльцо, орет:

— Пятенко! — и отчаянно палит вверх.

И тут оживает «льюис», извергает на дом смертоносный ливень. Под градом свинца лопаются стекла. Смерть вслепую шарит в горящей комнате, пытается зачеркнуть все живое взмахами свинцового грифеля. А жизнь не сдается: бьется языками пылающего керосина, трубит петушиным горлом, грозит змеиным шипом в чертополохе, накатывает свежим ветром, колет лучом полуночной звезды…

— Товарищи, — Круминь в эту минуту страшен, — здесь выход на монастырский двор. Всем уходить. Я прикрою.

— Нет, комиссар. Лезь! — командует Чертков. — Я после.

Но Круминь непреклонен:

— А ну, лезь! Кому говорят…

Лиловый на карачках ползет сквозь пыльные заросли чертополоха и, пораженный укусом змеи, выскакивает прямо на выстрел.

Круминь захлопывает над собой деревянную крышку колодца и начинает спускаться по скобам вниз, туда, куда звонкими шлепками падают капли. Внизу, у самой воды, кромешная темнота разрежается слабым свечением. Чьи-то руки ловят комиссара и увлекают за собой в боковой ход. Это Соловьев. Внезапное появление коня Караула наполнило его сердце страшным предчувствием. Он сдергивает с крючка фонарь (это его тусклый свет рассеивал темноту) и, согнувшись, хочет бежать вглубь. Потайной монастырский лаз облицован сырым камнем, и каждый шаг отдается гулким эхом заброшенной преисподней. Но Круминь, догнав Соловьева, хватает его за плечо:

— Стой! Посвети сюда…

Он достает из кармана медную гильзу от винтовки образца 1891 года, вытягивает из нее скрученную пыжом бумажку, разворачивает и читает приказ, написанный красным топографическим карандашом, кривыми условными буквами.

Шифровка гласила: «Раннее утро усекновения Иоанна Предтечи. Прикрыть переправу полка огнем бр-да с моста».

— Бр-д — означает бронепоезд «Князь Михаил». Иоанна Предтечи — означало день штурма, то есть 29 августа, — завтрашнее утро.

— Ваше благородие, — раздалось над ухом. Алексей Петрович оторвал руки от лица. Перед ним стоял верный Пятенко и протягивал офицерскую фляжку в брезентовом чехле.

— Глотните.

— Пошел вон… — Штабс-капитан оттолкнул фляжку.

Он сидел на грязной подножке легкой коляски.

Дом посреди ночи пылал огромным алым клубком: большевики исчезли, словно провалились сквозь землю.

При осмотре местности в бурьяне был обнаружен труп агента. Кроме него, потерь не было, если не считать легкого ранения одного из нижних чинов шальной пулей. Кобыла, запряженная в коляску, вновь заржала, испуганно косясь на близкое пламя. Заржала, как тот дурной конь, который сунул свою морду в окно в самый неподходящий момент и исчез… Алексей Петрович что есть силы хлопнул кобылу по холке. Это ржание показалось ему похожим на странный смех, смех Немезиды.