Стража (СИ)

Вадим встал, схватил с тарелки верхний пласт, дымящий юркими струйками, и сунул в рот. Странный горловой стон, вырвавшийся непроизвольно, поразил его самого, но только на мгновение. Он ел кусок за куском, почти не чувствуя вкуса, сглатывая крепкий мясной сок как величайшее в жизни откровение, не замечая, как краснеют обожжённые пальцы, сочатся собственной кровью лопнувшие от ожогов губы.

Побледневший Август Тимофеевич впихнул деньги ошеломлённому Денису и коротко велел:

— Быстро в магазин! Мяса — на всё, до копейки!

Сам же распахнул дверцу холодильника и вывалил на сковороду остатки говядины, на современный манер уже нарезанной к приготовлению. Когда-то угодливость мастеров мясного дела раздражала, но сегодня старик был рад ей, так же, как и магазину под самыми окнами дома. Он торопливо жарил мясо и всё следил за когда-то интеллигентным лицом юноши. Сейчас одно движение плотоядно искажённого рта превратило человеческое лицо в жадную морду долго голодавшего хищника, дорвавшегося до жратвы. Но Август Тимофеевич боялся не обезображенного лица своего юного гостя.

"… Высоко сижу, далеко гляжу…" Из этого далёкого далека маленький-маленький Вадим смотрел на вытеснившее его тело и старался переварить одну-единственную мысль: люди, впервые увидев себя со стороны, плохо соотносят, например, заснятое на видео и то, что привыкли видеть каждый день в зеркале. "Ты уже видел сегодня несколько собственных метаморфоз. Почему бы не принять эту?" Он услышал свой голос будто издалека — странно высокий и тихий, точно говорил сам с собой по телефону, а слышимость плохая. А откликнулся голос ещё более далёкий, ещё слабее, — голос человека, внезапно и грубо разбуженного посреди глубокого сна: "Я не хочу, чтобы этот жорщик… жратчик… пожиратель!.. был мной".

— Отдать ему весь пакет — и дело с концом, — шёпотом предложил Денис, с трудом дотащивший пакет с мясом до квартиры. Ручки порвались ещё на выходе из магазина, и пакет, холодный, мокрый, пришлось нести, прижимая к себе.

— Ни в коем случае! — всполошился Август Тимофеевич. — К нему не должно попасть ни одного сырого кусочка! Ни крошечки… Доставай ещё одну сковороду.

Пакет был опустошён на две трети, а неприязнь Дениса к ненасытимой утробе гостя взлетела до высот ненависти, когда гость вдруг отодвинул тарелку с недоеденным мясом и деловито пристроился дрыхнуть, уложив голову на руки, скрещённые на краю стола.

Саркастичные слова о нажравшемся борове застыли на губах Дениса: Август Тимофеевич истово перекрестился трясущейся рукой:

— Слава Тебе, Господи!.. Слава Тебе… — И нормальным голосом приказал: — Бери его с той стороны, отнесём в библиотеку, а пока я его отмываю, приготовь кофе. Теперь, когда Зверь сыт и уснул, мне кажется, юноша Вадим не откажется от глоточка бодрящего напитка.

14.

Август Тимофеевич и правда умыл Вадима, сняв с него салфетками, насколько смог, пятна застывающего жира и масла. Вадим об умывании не знал, это его не смущало. Смущал его, проснувшегося, тяжело набитый желудок — ни вздохнуть, ни охнуть! Он растерянно дотрагивался до тугого живота, выпирающего под просторной рубахой, и пытался неловко пошутить насчёт набитой мамоны. Его очевидные растерянность и неловкость, кажется, примирили Дениса с его присутствием. Август Тимофеевич же вообще ворковал над Вадимом, словно нежная мать над болезненным ребёнком.

— Смешно, да? — спросил Вадим, неуверенно улыбаясь. — Желудок полный, а от запаха кофе исхожу слюной, будто с утра вообще ничего не ел.

Он держал в руке изящную чашечку, и, глядя на его лёгкие движения, Денис чувствовал себя виноватым: не далее как две минуты назад, он хотел налить кофе для Вадима в старую алюминиевую кружку и даже обиделся на жёсткое замечание Августа Тимофеевича.

— Рассказывай всё от первого момента, когда ты почувствовал неладное, — велел Август Тимофеевич. — И побыстрее.

— Время идёт? — понимающе кивнул Вадим.

Старик имел в виду совсем другое. Он знал, что Вадиму предстоит пережить ещё одно потрясение, опять-таки чисто физиологического плана, причём очень скоро, потому и торопил, но предпочёл о будущем умолчать. И кивнул в ответ.

И Вадим рассказал всё, начиная со своего сна, появления Ниро и кругов перед скамейкой во дворике студенческого кафе и закончив взглядами в спину здесь, на лестнице. Сначала он рассказывал подробно, вспоминая мельчайшие детали и описывая свои переживания и чувства: когда ещё у него появятся такие сочувственные слушатели! С каждым воспоминанием вслух что-то словно освобождало самого Вадима, и это позволило ему говорить дальше кратко, не нуждаясь ни в подробностях, ни в причитаниях по поводу собственных эмоций ("Бабских! — подумалось как-то постороннее. — Митька сказал бы — бабские причитания!"). Изредка прерывался вопросами, например, рассказывая о невидимках в ванной:

— Кто это? Они были абсолютно уверены, что я тот Вадим, который им нужен.