Стража (СИ)

Вадим сидел на верхней ступеньке лестницы, прислонившись к стене. Он чувствовал себя грудой обвалившихся камней, которые застряли на горном выступе. Незаконченность. Хотелось лечь всем телом на плитки площадки, распластаться на них, вжаться в них.

— Что, рыцарь, поплохело?

Чёрный Кир, надменный и натянутый, как струна, после недавней вспышки, присел рядом.

— А тебе — нет?

Губы распухли, склеенные ссохшейся кровью, еле двигались. По подбородку словно ленивая муха поползла — плохо затянувшаяся ранка на губе лопнула. Вадим недовольно потёр подбородок.

— Зачем ты… Своих-то. Призвал бы к порядку, они б послушались.

— Учишь, как мне со своими управляться?.. Не фиг было против воли моей идти. Всё прощу, но не самоуправства. Хозяин должен быть один.

Два боевика протащили по лестнице труп одного из тех, кто устроил засаду. Вадим равнодушно смотрел, как мёртвая голова метит чёрным следом каждую ступень. Ему казалось, он и сам умер, что его тело — тюрьма, кокон, чужая оболочка, куда запихнули в чём-то провинившуюся душу.

— Почему не снял очки?

— Забыл. Не верилось, что серьёзно… Объясни про этих семерых. Вроде, не ты послал.

— Да что объяснять! Сам-то не разглядел? Оборотни это, подмёныши. Мои семеро настоящих дрыхнут где-то. Когда эти пришли, я понял, что Шептун прислал. Прислал и прислал. Лишь бы слушались. С полчаса назад вижу — нет их. Стали искать. Сообразили сюда приехать.

— А зачем ты, мил человек, нам всё рассказываешь? — спросил Всеслав. Он подошёл сзади, бережно поддерживая правую руку левой и чуть покачивая её. — Прямо как самым близким и закадычным дружкам-приятелям.

Чёрный Кир не стал оглядываться или задирать подбородок, чтобы видеть спрашивающего. Недовольство лишь жёсткой линией на секунду сомкнуло его рот, и Кир ответил, но Вадиму:

— Своих ты явно уже куда-то отправил. Квартира наверняка пустая. Поднимемся, поговорим?

Вадим нехотя напрягся и втолкнул в воздух своё тело, отяжелевшее и сочащееся болью изо всех пор.

Чёрного Кира боевики не сопровождали, и втроём они поднялись до седьмого этажа, прежде чем Вадим догадался спросить:

— Странно. В доме как будто всё вымерло. Столько времени прошло с начала драки, а до сих пор ни один жилец в подъезде не появился. Хотя бы в магазин спуститься.

— Люди как крысы. Но на уровне эмоций, что ли, — отозвался Чёрный Кир. — Крысы первыми видят течь и бегут с корабля. А люди чувствуют что-то, чего объяснить не могут, и придумывают предлог смыться с места. Вроде как именно сейчас всем куда-то нужно ехать. Твой подъезд пуст, Вадим. В остальных подъездах дома ещё остался кое-кто, но тоже подумывает хотя бы выйти из дома.

— А что люди могли почувствовать?

— Там, где ты, опасно.

— Ага, а с тобой прямо стопроцентная безопасность гарантирована, — не удержался Всеслав.

И снова Чёрный Кир не оглянулся, не ответил на колкость. Вадим заинтересовался. Между этими двумя что-то произошло тогда, в годы старинные. Что же именно?

Перила в подъезде были деревянные, с полустёртой от времени и прикосновений краской, с блестящей отглаженной поверхностью. Вадим вёл ладонь по тёплой сухой деревяшке и насторожённо вслушивался. Так хотелось поймать хоть один живой звук, доказывающий, что Чёрный Кир… только пугает.

Пусто. Их шаги и дыхание — и эхо шелестом.

В квартире Чёрный Кир немедленно предложил:

— А почему бы вам не привести себя в порядок? И раны боевые заодно подлатаете.

Вадим мельком глянул в зеркало и поспешил в ванную. Всеслав глядеть не стал. Но эта участь — полюбоваться на собственную разбитую физиономию — его в ванной же не минула. Посмотрел разок в зеркало над раковиной, опустил было глаза к крану — воду открыть, но, словно секунда понадобилась на осмысление, дёрнулся опять уставиться в зеркало.

— Ой, ты… — медленно и даже нараспев начал Всеслав и резко закончил энергичной фразой — фразой, полностью обсценной, по определению Вадима, без малейших признаков нейтральной лексики. Словесная очередь отзвучала, и, будто пороховой дым, её следы медлительным облачком стали расплываться в тесном пространстве ванной комнаты. И тогда, склонившись над раковиной, внимательно разглядывая отражение, Всеслав сказал уже нормальным языком и с некоторой укоризной: — Ах ты, морда моя разнесчастная!.. Нет, ты только взгляни, Вадька! Дрались-то всего ничего, а впечатление!.. Будто фейсом меня и об стенку били, и по битому стеклу ею возили! Ну скажи, чего они именно к лицу-то цеплялись?

Вадим — хохотал. Ни острая боль от вновь треснувшей губы, ни плачевное состояние фейса Всеслава, скорбно глядящего в зеркало, — ничего не помешало зайтись в неудержимом хохоте, от которого почти в голос возопило избитое тело, но легчало голове. Голова точно освобождалась от неопределённой тяжести — из смеси тревоги и подавляемого ужаса. И с каждым следующим приступом хохота становилось почему-то и дышать свободнее.

Всеслав глядел-глядел на него в зеркало — сначала даже обиженно, но вот усмехнулся, ещё раз всмотрелся в жуткую физиономию лихого, но неудачливого бандюги — и заржал.