Страждущий веры

— Как знаете. — Майлз подтянул к себе расстеленную на столе карту и указал на точку в горном перешейке. Она находилась далеко к северу отсюда: — Это Перевал висельников — единственная дорога через Спасительный хребет.

— Почему висельников? — потянув для вида каплю эля, встряла я.

— Потому что проще сразу в петлю, чем там пройти, — ответил мастеровой за соседним столом, сильно подвыпивший, судя по громкому хохоту.

Неучтиво-то как! Я поёжилась. Вейас осадил пьянчугу грозным взглядом — тот быстро сник.

— Тропа там крутая, кое-где над обрывом по узкому карнизу проходит, кое-где на кручу лезть надо. К тому же там и до Тролльих сховищ близко. Запросто с кем столкнуться можно, — пояснил Майлз.

— Тролли — это плохо, — многозначительно ответила я.

Мерзее демонов надо ещё поискать. Подлые и хитрые, они легко справлялись даже с бывалыми Сумеречниками и проклясть могли так, что самые искусные целители оказывались бессильны. Уж лучше в море утонуть, чем подцепить тридцать три несчастья от троллей. Вейас морщился — видно, размышлял о том же.

— Нет ли другого пути? Дальнего или тайного? Только для Сумеречников? — я подмигнула Майлзу.

Он окинул зал подозрительным взглядом и, придвинувшись вплотную, зашептал:

— Есть здесь одна пещера, — он указал точку на хребте гораздо ближе к Гартленду, чем злосчастный перевал. — В преданиях говорится, что в селении, которое стояло на месте этого города, жил храбрый пастух Апели, слепой, будто крот. Летом он единственный осмеливался водить стада овец на высокогорные пастбища Спасительного хребта — тогда его ещё называли Коварным. Апели знал горы как свои пять пальцев. Не боялся ни глубоких ущелий, ни узких парапетов, ни сыпучих камней, ни отвесных скал.

Ни разу он не потерял ни одного животного, но однажды, испугавшись непонятно чего, от него сбежало всё стадо. Долго он искал овец по кручам и оврагам, пока не нашёл одну пещеру. Апели спустился внутрь и два дня брёл по её чреву, оголодал и уже не надеялся вернуться, но вдруг пещера закончилась. Апели оказался в долине по ту сторону гор и нашёл своё стадо, мирно пасущееся на свежей, нетронутой траве. Собрав овец, погнал их Апели обратно, но у самого выхода из пещеры стадо снова испугалось. Апели услышал голоса — то оказался передовой отряд троллей. Они собирались напасть на селение. Дождался Апели, пока тролли уснули, и, бросив стадо, помчался домой.

Ему удалось увести селян до нападения, но тролли почуяли их и пустились в погоню. Апели решил провести людей через пещеру и укрыть в долине по ту сторону гор. «Ты слеп, Апели! — возразил один из них. — Ты не видишь, тут над входом древние написали: „Бойся каждый, ступающий в обитель Истины, ибо лик её жесток и беспощаден“. Ты слеп — тебе страшиться нечего, а мы умрём от ужаса, если узрим её». — «Что ж, пусть те, кто боятся, остаются здесь и падут от стрел и клинков троллей, остальные же последуют за мной и, быть может, мы спасёмся».

Так и поступили. Часть осталась, и их кровь впитали в себя земля и камни. Часть последовала за Апели, и те, кто был чист душой, миновали пещеру. Они основали в долине на берегу моря новое селение, которое позже назвали Урсалией. Те же из них, кто не смог очиститься от дурных помыслов и страхов, сошли с ума и навсегда остались блуждать в пещере. Позже, когда троллей загнали обратно в горы, а разрушенный Гартленд отстроили, люди снова попытались пройти через пещеру, но сурового Лика истины не выдержал никто.

Я слушала, заворожённо приоткрыв рот, а Вей, наоборот, кривился:

— Бабьи сказки. Я бы рискнул.

— Может, дождёмся капитана? — слабо возразила я. — Не нравятся мне пещеры: там сыро, темно и полно летучих мышей.

Честно говоря, меня напугала легенда. Неправда, что люди желают знать Истину. Многие боятся, что тайны, которые они прячут от себя самих, полезут наружу, боятся увидеть себя и своих друзей в свете Истины, боятся, что все их чаяния и заботы окажутся тщетны, а сами они превратятся в навозных жуков. Лик Истины страшнее любого демона. Сомневаюсь, что мы с братом настолько чисты помыслами, чтобы не страшиться встречи с ним.

— Тогда дорога одна — через перевал, — развёл руками брат и, изловив свой гриб, добавил: — Отбываем на рассвете — нужно хорошенько выспаться.

— Так рано? — нахмурился Майлз. — Самайн скоро. Нельзя в такое время в дороге быть. Не гневите богов, оставайтесь, будете у нас почётными гостями.

«Давай останемся, — мысленно попросила я. — Не нужно обижать бюргеров отказом. Что нам стоит задержаться на пару дней?»

Самайн — самый большой и весёлый народный праздник. Он знаменовал конец сбора урожая и начало нового года. В Ильзаре торжеств, конечно, не устраивали — ограничивались плотным ужином с уткой, начиненной яблоками, и разжиганием всех каминов в замке. А простой народ, как рассказывала нянюшка, гулял ночь напролёт, танцевал, гадал, целые представления показывали. Так хотелось хоть одним глазком взглянуть!