Стражи: Gelidus Corde (СИ)

Тогда я поднялся, не позволив себе даже вздохнуть из-за боли, достал потрепанную временем сумку и беспорядочно закинул в нее несколько вещей. На душ времени не было. Я вышел в коридор, как обычно темный: дизайнер квартиры упустил этот момент из виду.

«Раз, два, три — лишь три двери», — я тяжело сглотнул, подходя к комнате Кетернии.

Ручка поддалась не сразу: замок словно проржавел. Кетерния сидела на кровати, смотря вперед пустым взглядом. Я посмотрел на объект ее внимания. Большой лист, приколотый бабушкиным кинжалом поверх фотографий и старого списка дел, в котором основным пунктом было мое становление стражем, был украшен единственным словом, написанным размашистым почерком: «смирись».

— Нам надо уехать, — сказал я, смотря на девушку.

— Ты хотел сказать «сбежать»? — я не ответил. — Себастьян только этого и хочет.

Его имя заставило меня сжать кулаки.

— У нас нет сил…

— Они мне не нужны, без них я прожила дольше, чем с ними. Причем без них я жила спокойнее.

— Тогда он убьет тебя, — безжалостно отрезал я.

Кетерния взглянула на меня.

— Ему не привыкать, он ведь «скрывает в себе убийцу».

Я с трудом сдерживался, чтобы не вытащить ее из кровати силой.

— Если он убьет тебя, то твоя тетя останется совершенно одна, — я честно не хотел этого говорить, но только эти слова заставили стражницу вздрогнуть.

— Тогда я тем более не поеду: мне нужно защитить ее.

Я хотел закричать на нее, но вовремя остановил себя, понимая, что так я бы ничего не добился. Она привычно заправила прядь за ухо.

— У тебя нет сил ее защитить, а без тебя он ее не тронет, — я медленно проговаривал каждое слово. — Твоя тетя не его цель, а вот мы с тобой — да. Уедем, и он отведет взгляд от Санкт-Петербурга.

Кетерния медленно встала из постели. На запястьях виднелись фиолетовые синяки, а под волосами скрывался порез с запекшейся кровью.

— Выйди, пожалуйста, я оденусь.

***

Раньше мне казалось, что Санкт-Петербург был мои спасением от всех волнений, что остались на острове Сенья. Но сейчас, когда мы ждали прибытия нашего самолета, я мечтал оказаться дома, в Норвегии. Я понимал, что ничего более не заставит меня забыть о собственной ничтожности, о всех ошибках, что я совершил, о смерти Мариссы, но дом все равно казался мне спасением.

Мы с Кетернией не говорили друг с другом. Лишь один раз, когда я предупредил ее, что до самолета оставалось пять часов, я сказал:

— Ты можешь поспать, тебе станет лучше, — она действительно выглядела измотанной.

— Я не могу спать, — коротко ответила она.

Стражница боялась, что Себастьян залезет к ней в голову. Я же мечтал, чтобы мы встретились там, во снах, но все равно не решался задремать хоть на секунду.

Ожидание заставило меня думать только об одном: что предпримет Совет?

***

Самолет мягко приземлился на посадочную полосу. Пассажиры аплодировали, радостно смеялись и переговаривались о местах, которые они смогут посетить в Осло. Мы же с Кетернией молча собирали багаж. Я позвонил бабушке, когда мы стояли на паспортном контроле, но трубку она не взяла. Я заволновался, но предположил, что она может быть в Совете.

— Знаешь, чего хорошего в жизни стражей? — мне очень захотелось взбодрить Кетернию.

Она подняла на меня вопросительный взгляд.

— Совет за все платит и разбирается с визами, — я улыбнулся.

Стражница отвернулась, но я заметил мимолетную ухмылку, мелькнувшую у нее на лице.

Зимняя Норвегия напоминала сказку, а тогда особенно: канун Рождества. Все было укрыто снегом и украшено гирляндами, в магазинах были оборудованы невероятные витрины, которые хотелось рассматривать часами, но у нас не было на это времени. Мы уверенно шли в сторону автобусной остановки, откуда через пятнадцать минут мы должны были уехать на Сенью.

— Здесь холодно, — сказала Кетерния, дыша на руки, чтобы их согреть. — Но я примерно такое и ожидала.

Я ухмыльнулся и снял с шеи шарф, затем протянул его стражнице.

— Замотай, я-то не замерзну.

Она буркнула «спасибо» и закрыла шарфом все лицо.

На остановке было много народу: все хотели сбежать из столицы к своим родственникам на праздники. Мы с Кетернией спрятались под крышу, метель разыгралась не на шутку.

— Так странно, я немного боюсь говорить по-норвежски, хотя знаю, что могу, — стражница поправила шапку, съехавшую на глаза.

Я рассмеялся:

— А представь, каково мне было говорить по-русски.

Я резко остановился, не понимая, почему мне стало так легко. Я все еще чувствовал непреодолимую скорбь, но спокойно смеялся.

«Что это значит?» — спросил я сам себя, когда внезапно услышал отдаленно знакомый голос, словно из прошлого.

— Хорошо, что автобус еще не пришел, Элиас, иначе мы бы расстроили папу своим опозданием.

Я не сдержался и вышел из-под козырька, ища женщину, сказавшую это.

— Саша, ты куда? — Кетерния последовала за мной, не понимая, что со мной происходило.

Женщина стояла на самом краю тротуара, смотрела на дорогу в ожидании нужного автобуса. Рядом с ней был мальчик, лет десяти, не больше. Он не застегнул куртку, а на белокурой голове не было шапки — снег путался в волосах.