Стражи Красного Ренессанса

— Прости меня…

Думал ли тогда, тридцать с лишним лет назад, молодой страж о том, что будет встречать старость в добровольном одиночестве? Несмотря на жену, трех детей, если считать приемную Аишу, и внуков, несмотря на коллег, друзей и соратников. Несмотря на успех и безбедную жизнь. Может, крест служителя Ордена оказался неподъемен? Может, стоило выбрать иной путь? Воспользоваться правом на отказ? Что мешало прожить иначе жизнь?

Петр Георгиевич сел в кресло возле кровати, посмотрел на свое отражение в ультранетовском зеркале и приказал киберкону погасить свет. Он всегда так делал, когда оставался наедине с собственными тяжелыми воспоминаниями. Ионов часто отправлял жену на другую московскую квартиру, в Астрахань, в Крым, в Вольный город Одессу, куда‑нибудь подальше от себя, чтобы погрузиться во тьму одиночества, где его никто не потревожит, где можно вновь и вновь созерцать стройный женский силуэт и разговаривать с той, которая подарила Аише жизнь…

Тридцать с лишним лет назад в одном из домов далекого итальянского города Перуджа он точно также сидел в кресле и ждал ее. В ногах стоял небольшой чемоданчик. Кожу лица и рук жег наномаск — что‑то переборщили гримеры при изменении внешности. Но на душе было противоестественно спокойно. Как будто нутро погрузили в ледяную колодезную воду. Молодой Петр Ионов сосредоточенно вслушивался в окружающее пространство. Он знал, что не дрогнет и выполнит свою миссию до конца. И не из‑за химических препаратов, которые ему ввели, не из‑за бесчисленных фото- и видеоматериалов, показывающих бесчеловечную жестокость террориста номер один Джахангира Байсангурова. Нет. Просто слишком важное и ответственное задание, при котором нервы — слишком большая роскошь.

Он почувствовал ее приближение за полминуты до того, как щелкнул замок, и открылась дверь. Она вошла в коридор — невесомая и жизнерадостная. Она еще не знала, что превратилась в жертву обстоятельств.

— Maria M‑diciassette, accendi la luce, — сказала она, но киберкон не отреагировал, и в квартире по — прежнему царила полутьма.

Озадаченная, она повторила команду и в ответ ей была тишина. Молодая женщина в хиджабе, длинном платье и сумочкой в руках прошла в комнату, не заметив сидящего в кресле стража. Петр почувствовал легкий аромат духов, всколыхнувший на мгновение ледяную колодезную воду, в которую было погружено нутро разведчика. Однако холодная сосредоточенность быстро погасила гормональное волнение.

— Maria M‑diciassette, accendi la luce, — опять произнесла она.

Ионов поднялся с кресла и, не узнав собственного голоса, заговорил:

— Киберкон не работает, Зулихан.

От неожиданности женщина вздрогнула, повернулась.

— Кто вы? — спросила она. Скорее удивленно, нежели испуганно.

Петр внимательно посмотрел ей в глаза…

Красивые глаза…

невероятно красивые…

И снова что‑то всколыхнулось внутри него. Затрепетало, заставив сжаться сердце. Ионов сделал глубокий вдох и подавил слабость.

— Я приехал из Советской Конфедерации, — медленно произнес он, — к тебе приехал, Зулихан Махмудова, урожденная Байсангурова.

— Послушайте, — строго сказала она, — если вы от отца, то я уже много раз говорила, что мне не нужна его помощь. Я живу своей жизнью…

— Я приехал не от него, а из‑за него, — перебил женщину Петр.

— Из‑за него?

— Из‑за него. Из‑за того, что он творит на нашей земле.

Лицо Зулихан мгновенно искривилось гримасой ненависти и отвращения.

— Вы чекист? — почти прокричала она. — Убирайтесь вон!..

— Тише, Зулихан, — Ионов приблизился к женщине на расстояние вытянутой руки и угрожающе прошептал:

— И не вздумай дурить, это в твоих интересах, — страж подошел еще ближе, — в твоих интересах и интересах славного мальчика по имени Джохар и хорошенькой девочки по имени Аиша, которые сейчас беззаботно играют в детском саду на улице Америго Веспуччи.

Губы женщины дернулись, она отступила на один шаг.

— Вы не можете… — чуть слышно произнесла Зулихан.

— Мы можем, — возразил Ионов, — мы можем сделать все, что делал и делает твой дорогой папа. А он учинил много зверств. Поэтому сядь, — страж указал на кресло, возле которого стоял чемоданчик, — и успокойся, Зулихан, я хочу с тобой поговорить. Пока что просто поговорить.

Женщина подчинилась. Губы ее были плотно сжаты, в глазах теперь читался смутный страх. Она еле сдерживалась, чтобы не зарыдать. И все равно оставалась потрясающе красивой!

Отогнав желание дотронуться до роскошных черных локонов, показавшихся из‑под сбитого набок хиджаба, Ионов продолжил:

— Шесть дней назад автобус, возвращавшийся в Краснодар с экскурсии, был расстрелян. Погибло двадцать три ребенка в возрасте от девяти до двенадцати лет. Представляешь, Зулихан, какая трагедия, сразу двадцать три ребенка хоронили…

— Я не видела отца много лет, — попыталась возразить она, — я не имею к нему никакого отношения, я живу в другой стране…