Стражи Красного Ренессанса

— За успех в прошедших, — звеньевой бросил быстрый взгляд на каждого из подчиненных, — и удачу в будущих делах.

Коротко и просто. Все выпили. Гордеев ощутил горечь на языке, перетекающую в жжение в горле. Влад и Джохар поморщились, схватившись за лимонные дольки. Леша Планкин закашлялся. Зато Марик, бухаясь на стул, даже глазом не моргнул.

Какое‑то время застольники молча уплетали еду. Затем Влад, достал из внутреннего кармана сигару, откусил от нее кончик, проигнорировав каттер, и закурил. Леша недовольно покосился на дымящего сотрапезника. Черноземов заметил недружелюбный взгляд Планкина и пустил в его сторону колечко.

Роберт, положив руки на стол, прикрыл веки. В голове появилась узнаваемая легкость, а в районе солнечного сплетения возникло приятное ощущения медленно растекающегося во все стороны тепла. Звеньевой, в отличие от Джохара и уж тем более Марика, никогда не жаловал алкоголь. И только после операций позволял себе выпивать. Но уж если пьянствовать, то с удовольствием. Как сейчас.

— Хочу заметить, — услышал Роберт голос Марика, — что между первой и второй перерыва быть не должно!

Роберт повернул голову в сторону наглеца, посмевшего оборвать кайф. Долбанный Верзер! Хоть бей его, хоть убей — все равно не исправишь! Чертовы традиции! Первые три тоста произносит звеньевой.

— Ну тогда, — Роберт поднялся, стражи последовали его примеру, — выпьем за наш дружный коллектив, который остается сплоченным, несмотря ни на какие склоки и разборки, — Гордеев посмотрел на Марика.

— Ага, — Верзер не отвел взгляда, — и за стальную волю нашего шефа. Нужно иметь исключительное самообладание, чтобы поздравить обосравшегося либерала со вступлением в муслимскую секту, обнять его и при этом не обрыгаться.

Влад прыснул смешком, Джохар улыбнулся, а Леша нахмурился, не оценив шутку.

— Ну тогда, — засмеялся Роберт, — и за твою стальную волю тоже. Ты ведь не обрыгался, когда делал обрезание?

Стражи захохотали, и даже Планкин вынужден был растянуть губы в подобии улыбки. После второй рюмки дела пошли веселее. Застольники разговорились. Леша с жадным любопытством выспрашивал подробности операции у Джохара, а Влад, дымя папиросой, изредка поглядывая то на Марика, то на Роберта, принялся рассуждать о пространных вещах, как это он любил делать под абсентом или марихуаной, или даже просто так, без каких‑либо стимулирующих красноречие веществ:

— Вот я не знаю, — говорил он, — существуют ли перерождения, как в это верят индуисты, но генетическая карма, определенно есть. Например, тот же Гера Кудряшко. У него прадед был министром финансов. Наверняка был конченной сволочью и подлецом. И что мы видим? Полное вырождение генотипа. Ну чем не возмездие колеса сансары? Или тот же пленник Латынов, который Юлик Юлианыч. Мне почему‑то думается, что он не просто так связался с этнонацистами, тем самым загубив свою никчемную жизнь.

— Ну тогда твои предки были психиатрами в какой‑нибудь провинциальной больничке, — сказал Марик, прожевывая капустный лист, — или вернее, наоборот, они пациентами в дурке были.

— Неужели? — поднял брови Влад.

— Потому что грузить ты сильно любишь и мозги трахать, — пояснил свою версию Верзер.

— Ну… — Черноземов выпустил колечко дыма, — может ты и прав. А вот твои пращуры стопроцентно были фарисействующими раввинами. И именно за фашистскую надменность великая богиня генетики покарала дедов — левитов рождением необрезанного разгильдяя, некошерного пьяницы и латентного жидовина Марка Верзера.

Роберт заранее знал ответ Марика: «У меня, — скажет он, кривя рот в циничной улыбке, — евреев нет в роду, только славянские, германские и еще какие‑нибудь арийцы». Ну или что‑то в этом роде. Слушать очередное карикатурное препирательство по поводу принадлежности к непопулярным народностям звеньевому не хотелось, а потому он встал и произнес:

— Между второй и третьей тоже перерыв не шибко нужен.

Стражи поднялись, а Роберт все никак не мог сформулировать тост, в голову почему‑то ничего путного не приходило. В этот момент на экране ультранета зажглась надпись: «В Москве полночь», затем появился красный флаг с черной, желтой и белой пятиконечными звездами, и заиграл гимн Советской Конфедерации.

— За Советскую Конфедерацию! — громко произнес Гордеев и осушил рюмку.

Никто из стражей даже не подумал сесть. Все молча слушали напыщенную, но все же красивую вдохновляющую мелодию.

Союз автономий и вольных районов

Сплотила навеки Великая Русь.

Да здравствует сила советских законов!

Да здравствует наш нерушимый Союз!

Простой, даже примитивный текст. Но от гимна большего и не требуется. От любого гимна любой страны. Чем проще — тем понятней. Обращение к толпе не может быть высокоинтеллектуальным с философемами и сложными выводами. А что такое гимн, если не постоянное обращение к чувствам граждан. Это своего рода «политик», но только на тонком уровне, внушающий веру в славное прошлое и обещающий внимающим ему грандиозное будущее. А в политике, как известно, побеждает тот, кто способен выразить несколькими словами тайные желания масс.