Стражи забытого Предела (СИ)

   Он долго стоял и глядел в темноту. В отяжелевшей голове было глухо, как в дупле. Невдалеке угадывались шесты с Защитниками, ни один из них не светился, лишь ленты развевались по-прежнему. Ули зевнул и поёжился. Задел башмаком обрывок верёвки, так и оставшийся мотаться на вбитом в камень кольце. За его спиной, оказывается, стоял ветхий Мок. Привалился к стене и, как Ули, смотрел наружу. Могло показаться, что он заснул стоя, но его глаза были открыты. Эти маленькие слезящиеся глаза полнило изнеможение. Больше ничего. Словно не их стараниями весь мир был спасён ещё на несколько лет, словно они впустую прошлялись всю ночь по горам, и теперь старик думал только о том, хватит ли ему сил добраться до дому. Ули прошёл мимо, не сказав ни слова.

   Тамир начал их расшевеливать. С кряхтением поднимались на ноги, прямили спины. Пока отряхнули накидки, пока затушили головни в очаге и разобрались, где чей посох, прошло ещё время. Снаружи темень успела выцвести до предрассветной серости. Стали видны силуэты деревьев, между которыми разлилась туманная дымка.

   Мужчины взвалили носилки со Зверем на плечи. Понесли из Пещеры. Остальные двинулись следом. Тело Шуко решили оставить здесь и вернуться за ним потом. Забрать его сейчас было просто некому. Ольб, отец Драма, нёс носилки. Сам Драм, когда не дали больше гладить Зверя, принялся махать руками. Благо посох ему не вернули. Тамир взял его под локоть и повёл с собой. Запёкшиеся губы старейшины говорили что-то успокаивающее. Улыбка сошла с лица парня, но давешняя сонливость так и застыла на нём.

   - Что с ним? - спросил Ули.

   Дед вздохнул, утёр рукавом нос. Прокашлялся.

   - Он тяжело заболел. Кхе-хе... такой молодой.

   - Он поправится?

   Молчание.

   - Это потому, что он обернулся? - не отставал Ули.

   - Да.

   Ули понял, что дед не хочет говорить об этом. Об алых вспышках и голосах, что доносились, как эхо близящейся грозы, о полёте, что он испытал толи во сне, толи наяву.

   Пещера Шёпота - теперь, скорее, Крика! - её тёмное нутро и таящиеся в нём страхи остались позади. В лица им задул ветер. Старики плотнее кутались в накидки. Начался спуск с горы, внимательнее смотреть под ноги.

   Старейшина запел негромкую песнь. Из привычных слов. Песня была не ритуальная, а о тех же горах, о лесе и небе, о сбегающих с вершин холодных ручьях и людях, живущих посреди всего этого. А ещё о козах, куда же без них.

   Пока шли, занялся рассвет. Они шли в тумане и по туману, точно по улёгшимся на землю облакам. Башмаки сделались мокрыми. Далеко-далеко разнёсся крик птицы. Может, той самой, что сопровождала их накануне. Старики плелись гуськом по тропе. Носилки покачивались на плечах носильщиков. Несколько раз останавливались и снимали их - этот Дар был потяжелее прежнего. Буки за последнюю седмицу заметно облетели, лес сделался светлее и будто просторнее. Лишь тёмно-зелёные конусы елей сохраняли извечную угрюмость. Когда проходили по широкой прогалине, открылся вид на долину в изложине меж Горбатой горой и её соседкой. Долину затопило мглистое озеро, в котором плавали соломенные крыши домов.

   Остановились ещё раз перевести дыхание. Без того редкие разговоры утихли совсем. Опёршись на свои посохи, они вдыхали утреннюю прохладу. Небо прояснялось. Над горами разгорался новый день. В лесу прибавлялось птичьих голосов. Проведённая в Пещере ночь растянулась точно не на одну ночь. Но она прошла, и мир пробуждался от тревожного сна.

   Ули подошёл к отцу. Тот прихрамывал, но нёс носилки. Они смотрели на связанного Зверя, бывшего, в общем-то, не страшнее Бурхдухара.

   Кто-то указал на трещину, что пролегла через тропу. А у Пещеры видели несколько упавших шестов, и там же словно бы сдвинулся с места один неподъёмный валун. В ближайшее время следовало восстановить Защитников в прежнем виде.

   Обменялись на сей счёт соображениями.

   Когда собрались поднимать носилки и двигаться дальше, Ольб отвёл взгляд от Драма, которого старейшина вновь брал под руку. Повысив голос, он сказал:

   - Это всё девчонка накликала! Недаром им велено сидеть по домам и не высовываться.

   - Не говори точно Шуко! - Дед дёрнулся как ужаленный. - Дурной старик, разве девочка заставила его встать с места, когда другие сидели?

   - Мне плевать на Шуко! - горячился Ольб. - Сын, сына моего... Что я скажу его матери?.. Она всё! Она, девчонка!

   Дед шагнул в его сторону. Отец оказался быстрее. Они с Ольбом были давними приятелями, но тут уж... Если бы Ули не встал между ними, а там не подоспел Тамир, быть бы беде. А так вроде обошлось. Позыркали, посопели друг на друга. И подняли носилки прежним составом - что ни думай, а общее дело доделать надо.

   Все вымотались, что и говорить. Нет, Амми кроме Ольба никто ни в чём не винил. А тому нужно было время, чтобы смириться со случившимся. Просто что-то изменилось на "той стороне". И теперь что-то должно было поменяться на этой. Чтобы хорошенько подумать о том, у них имелось в запасе шесть спокойных лет.