Стрекалово

Плачет Таня. Мячик утонул.
Молодость прошла, и муж в запое….
Танечка, не плачь, возьми отгул,
да оставь ты этот мяч в покое,

отдохни, ведь Агния Барто

знать не знала о такой концовке:
мячик, лужи, мальчик под зонтом
на пустой трамвайной остановке,

пьяный муж и дочка на сносях,

дел гора и низкая зарплата…
Наша жизнь – несовершенна вся,
что ж теперь рыдать? А ведь когда-то,

в детстве, было всё наоборот:

рубль за счастье, эскимо и мячик,
карусель, последний оборот
и напротив самый лучший мальчик.

«Вагон качает, с ним сопряжена…»

Вагон качает, с ним сопряжена
дорога бесконечной лентой ночи.
И в подстаканнике стакан грохочет,
а за окном такая глубина

и огоньки проносятся туда, —

туда, откуда еду я обратно.
Пейзаж ускорился и превратился в пятна,
и с тёмным небом спелись провода.

А через семь каких-нибудь часов,

мой город захолустный, забубённый,
старушкой дряхлой подбежит к вагону:
– Водичка, пиво, чебуреки, сок…

И чудо-птица – курский соловей,

которого пиарят старожилы,
из нас с тобою вытянет все жилы
бесхитростною песнею своей.

«Белгород – Москва. «Райцентр» Дьячкова…»

Белгород – Москва. «Райцентр» Дьячкова.
За окном деревья семенят.
Проводница в блузке подростковой
робко спрашивает у меня:

– Кофе? Чай?

Как дурачок киваю.
Тарахтит стаканчик на столе,
в такт стихам как будто подвывая, —
Кофе, чай, «Последний вечер ле…»

«То зайкой скачешь, то поёшь щеглом…»

То зайкой скачешь, то поёшь щеглом,
то чеховским медведем ночью бредишь…
И где-то на гастролях под Орлом
напьёшься, плюнешь и домой уедешь

Как есть, в чужих усах и бороде,

в костюмчике старинного покроя…
– А где артист такой-то? – Да нигде.
Ушел в запой. – Бывает и такое.

Бывает. Правда. Всё Шекспир соврал:

мир не театр, а большая свалка.
Ну кто из нас гастролей не срывал
вот так, с плеча, чтоб никого не жалко?

…На третий день заявишься домой

и в зеркало посмотришь – битый Гамлет.
И Станиславский, в раме за спиной,
чего-то там несвязное промямлит.

«Наш дворник третьи сутки как пропал…»

Наш дворник третьи сутки как пропал,