Стрекоза для покойника

Лука разговора не слушала. Так и не могла отлипнуть глазами от разлома в ране, трех кровавых полос и кожи вокруг – зеленовато-мертвенной, бугристой. Умирает? Этот парень, которому она носом упиралась в футболку с изображением какого-то гада, рыдая о жизни, что не смогла спасти? Внутри будто разворачивалась горячая пружина, опаляющая огнем кожу, руки, пальцы. Нет, это неправильно – умирать вот так, превращаясь во что-то, явно отдающее мертвечиной, с этим ненормальным блеском в глазах и еще более ненормальным спокойствием. Нет, это неправильно – умирать сейчас, ведь каждому отмерен свой срок! И той девуле в ботильонах на каблуках был отмерен, да вот кто-то решился нарушить, а она не смогла остановить… Не смогла! Не смогла умерить злость на брата – и он пострадал! Может быть, останется калекой на всю жизнь! Не смогла спасти… Неужели и здесь не сможет!

– Лука? – предостерегающе воскликнул Димыч. – Лука, что ты творишь?!

Лука не обратила внимания. Накрыла ладонями рану, заставив Гаранина дернуться от боли. Сжала предплечье изо всей силы – откуда только они взялись против такого культуриста, силы эти – и ощутила внутри, под зеленой кожей, злую горячую ярость, слепую, глухую, голодную. Так вот ты какой, магический вирус! Не будет тебе места в человеке, от начала времен до скончания века, изыди, Силой нас всех заклинаю тебя, вон из тела! ПРОЧЬ!

Димыча снесло с кровати, основательно шмякнув спиной о стену. Сползя на пол, он расширившимися глазами наблюдал, как поглотила ярчайшая вспышка тонкую белокожую фигурку с черными встрепанными волосами и горящими нездешним светом глазами, как обожгла она потомственного ведьмака Ярослава Гаранина, заставив того заорать не столько от боли и ужаса, сколько от яркости, ранящей адаптированные к темноте глаза. Как свет втянулся в рану, каленым железом выжигая яд, оставляя вместо излома – ровную кость, вместо порванных следов – коричневые полосы. Эти уже не сойдут – шрамы от альгуля ничем не свести! Как, запрокинув голову, медленно оседает Лука в объятия Гаранина, успевшего подхватить ее, как пушинку, и уложить рядом, склониться над ней, вглядываясь в запавшие закрывшиеся глаза.

– Димыч! Димыч, твою мать!

– Не ори! Тут я… Ох…

– Что с ней?

– Да отодвинься ты, сейф засыпной! И не сдвинешь же!

Спустя несколько мгновений Хотьков озадаченно почесал себя в затылке. Жест этот так не вязался с его щегольским одеянием и очочками с дурацкой оправой за пару сотен баксов, что Яр посмотрел на него едва ли не с ужасом.

– Что с ней, Димыч?

– Ты не поверишь… У нее проявился Дар…

– Не понял! Опять?

– Опять… Похоже, она целительница! Очень сильная!

– Е-мое…

– Вот-вот. Дай руку гляну?

– Не осталось ничего… кроме шрамов. Такое вообще возможно? Она же неинициированная, да?

– Да. Знаешь что, Гаранин, ты помалкивай о том, что здесь произошло. И вот еще, пусть останется у тебя на сегодня, отоспится. Блин, она от предыдущего-то раза не отошла! Я сейчас съезжу домой и привезу еще зелий. Тебе тоже скоро понадобятся. Мгновенная регенерация просто так не пройдет, придется отлежаться!

– Но…

– Яр. Посмотри на нее. Куда я сейчас ее потащу? Знаю, ты никого не желаешь видеть в своем логове, но… она тебе только что жизнь спасла! Не знаю как, но спасла!

– Убедил, – лаконично ответил Гаранин.

Будто подтверждая свои слова, он поднялся, едва заметно пошатнувшись, бережно накрыл Луку одеялом и направился на кухню. Послышалось дребезжание чайника, звуки торопливых, жадных глотков.

Хотьков собрал свои пузырьки в бокс. Брезгливо скинул с кровати побуревшие бинты.

– Бинты пожги, слышишь, Яр?

– Сейчас приберусь. И, Димыч…

– Что?

– Спасибо! Я твой должник!

– Не за что.

– Ты тоже не говори никому…

– Про что? – уточнил Хотьков, скрывая усмешку.

– Ну… что я облажался…

– Раз признал – не скажу! – засмеялся алхимик и вышел из дома.

В высоком небе перемаргивались равнодушные ноябрьские звезды.

* * *

Лука проснулась от ощущения света, балериной танцующего на веках. С изумлением открыла глаза – из незанавешенного окна действительно били солнечные лучи, падали яркими пятнами на кровать, на которой она лежала, прижавшись виском к чьему-то плечу, казавшемуся вырубленным из железного дерева… Последним воспоминанием была чудовищно изуродованная рука Ярослава Гаранина… та самая, к которой она сейчас прижималась! Она вскинулась, разглядывая абсолютно целую руку, с нормальной кожей, не изувеченной ранами и изменениями плоти. О произошедшем напоминали лишь три коричневых бугристых следа на предплечье.

– Я засыпаю чего-то, – буднично сказал Гаранин, – за тобой должен приехать Димыч. Будь другом, там, на кухне, стоит сумка. Сверху листок с адресом. Можешь заскочить, передать?

Лука села на кровати, с силой потерла щеки. И только после этого оглянулась на говорившего. Тот выглядел бледным и помятым, однако не было ни следа вчерашней мускульной мощи или ненормально суженных зрачков. Он и правда засыпал! Зевал отчаянно, тер глаза, как мальчишка – Темка делал так же, когда был маленький. Лука чуть не погладила его по встрепанной макушке, как брата.