Светало. На окне горела керосиновая лампа. Огонек светил ровно – сквозняки его не беспокоили, в комнате было тепло, даже жарко. Лука прижималась щекой к голой груди Гаранина и слушала, как бьется его сердце. Яр пошевелился, чуть приподнялся на локтях, заглянул ей в лицо.
– Что ты делаешь?
– Слушаю, как твое сердце бьется, – улыбаясь, ответила она. – Это так здорово – стук сердца!
Теплые губы поцеловали ее в макушку.
– Я, когда был маленьким, тоже любил слушать мамино сердце, – вдруг признался Гаранин. – Залезал к ней на колени, обнимал и слушал. Такой мерный шум, как море… Этьенна, тогда она была для меня тетей Этьенной, как-то объяснила мне, что ребенок в животе у мамы слышит этот звук, и он его успокаивает.
– Я видела у нее дома фото – она, твоя мама и Эмма Висенте… Они дружили?
Лука приподнялась, чтобы смотреть ему в глаза.
– Очень близко. Мама не справилась бы без их помощи, когда Алуся заболела, а главное, когда выяснилось, что никто помочь ей не в силах. Эмма пробовала лечить ее сама, приглашала своих сестер по ковену, лучших целителей… – Яр коротко вздохнул, не давая вырваться боли, и Лука снова прижалась к нему щекой, обняла крепче – чем еще могла помочь? – Когда стало ясно, что ничего нельзя поделать, у мамы случилась тяжелая депрессия. Макс даже боялся за ее жизнь. Они всячески поддерживали ее, тормошили, чуть не насильно в гости вытаскивали… – Снова короткий вздох. – Собственно, из-за этих гостей они и попали в катастрофу. И оба погибли.
Лука почувствовала, как потянуло холодом, будто окно открылось. Она уже знала это чувство и научилась доверять ему – происходило что-то важное, что-то, что Сестры Равновесия называли «погрешности бытия».
– Расскажи, – попросила, судорожно вздохнув. Чуть было не добавила: «Мне нужно это знать!», но вовремя сдержалась.
– Она из больницы не выходила, Макс туда привозил продукты и все необходимое. Как ни странно, надежда оставалась только на традиционную медицину – когда лучшие из целителей ставят диагноз «неизлечимо», это значит, что магия не поможет. Поэтому он работал как проклятый. Съездит на охоту, вернется, заедет в больницу со всем необходимым и опять берет заказ. Через год их обоих было не узнать… – Голос Яра звучал глухо, но звучал, и Лука была ему благодарна за то, что делится. Лежала тихо, как мышка. Не спугнуть бы такую редкую и такую болезненную откровенность! – В конце концов Эмма уговорила их приехать к ней на выходные. Я остался Алусю навещать, чтобы не скучала. Они с Этьенной маму в баню потащили, а Макс машиной занялся – все не было возможности посмотреть, а там что-то с тормозными колодками случилось…
Гаранин замолчал. И молчал долго. Лука уже решила, что продолжения не будет. Благодарно поцеловала его в плечо, встала, накинула его же футболку и пошла на кухню, ставить чайник. Сейчас принесет ему чашку горячего кофе, и Михал Кондратьич за ужином про шоколадку в шкафу намекал… Хотя, конечно, какой ужин в четыре утра?
Лука достала из шкафчика чашки и поставила рядом с закипающим чайником. Взяла банку с растворимым кофе…
– Алусе неожиданно стало хуже, – донесся в кухню голос Яра, звучавший совсем глухо. – Настолько хуже, что мы решили – все… Надо было срочно ехать в больницу, а машина оказалась разобрана, и они поехали на машине Эммы…
Банка выпала у нее из рук и медленно полетела к полу. Так медленно, что Лука отчетливо видела, как она кружится против оси, как одна за другой высыпаются кофейные крупинки, а потом, когда банка ударяется об пол, веером разлетаются по маленькой кухне.
– Это случилось пять лет назад? – спросила она, не слыша собственного голоса, потому что уже знала ответ.
Гаранин показался на пороге, босой, с голым торсом, но в трениках. Удивленно посмотрел на банку, развернулся и направился в кладовку – за щеткой. Уже вернувшись оттуда, ответил коротко:
– Да.
Лука смотрела на него с ужасом. Калейдоскоп из событий прошлых лет начинал складываться, только, похоже, один из главных, самых темных узоров был утерян!
Яр мгновенно оказался рядом, взял ее за плечи, встряхнул.
– Лука, что с тобой?
Она потерла лоб дрожащей рукой.
– Когда… когда Этьенна разговаривала со мной об Эмме в ее доме… она… она намекнула, что это не первое покушение… Я тогда не придала этому значения. А потом капитан Арефьев рассказал, что пять лет назад в машину Эммы была заложена бомба, а по ошибке погибли ее друзья…
Гаранин сжал ее плечи с такой силой, что она вскрикнула и схватилась за его пальцы, пытаясь разжать.
– Яр, Яр, мне больно!
Похоже, он не видел и не слышал. Светлые глаза потемнели, лицо застыло, будто у неживого.
– Яр!!!
Он резко разжал и даже развел руки, словно боялся дать им волю. Развернулся, в одно мгновение оказался в комнате, нашарил телефон на тумбочке, набрал чей-то номер. Трубку на том конце взяли быстро, потому что уже через мгновение он спросил:
– Ты знал, что мама погибла не в автокатастрофе? Да? Почему не сказал мне? Почему?!