Стрекоза ее детства

Она встала и прижалась к окну, чтобы посмотреть на этого человека теперь, когда личность его уже установлена. Министр широкими жестами что-то рисовал в воздухе, а его губы шевелились в одном ритме с листьями деревьев, которые колыхал ветер; вокруг него собралась небольшая кучка слушателей. Старая Эмеральда отошла в сторону, словно страшась близости Фио. Внезапно министр сдержанно рассмеялся; птички-синички, заинтригованные этим звуком, засеменили к нему. В этот момент Шамэ в своем черном панцире напоминал некое насекомое, которое, работая челюстью, разбрызгивало свою бактерицидную слюну на себе подобных, информируя их о последних сплетнях и решениях, которые он намерен принять в ближайшем будущем.

— Вы бесподобны, — восхищенно произнес Шарль Фольке. — Естественно, он министр культуры. Все знают Робера Шамэ.

Впрочем, никаких особо веских причин для того, чтобы этот человек был настолько известен, не существовало. Славу ему принесло скорее его умение влюблять в себя телевизионные камеры, нежели министерские полномочия, которыми он пользовался с бережливостью, достойной похвалы. Он также распределял кое-какие денежные средства, и этого нельзя было не принимать в расчет. Шарль Фольке подумал, что с годами у него выработалось безошибочное чутье энтомолога: ему можно было показать десятерых министров с мешками на головах, и он всегда бы узнал среди них министра культуры. Он встречался с двумя-тремя французскими, несколькими зарубежными и всегда замечал, как все они легонько пожимают плечами, когда берут в руки бокал шампанского, как все усвоили утонченную манеру не слушать ни то, что им говорят, ни то, что рассказывают они сами, и все буквально горят энтузиазмом. Он посмотрел на Фио с завистью: она не выглядела впечатленной. Заинтригованной, да, конечно, но она принадлежала к той породе просветленных людей, которым куда интереснее встретиться с простым пчеловодом, чем с какой-нибудь знаменитостью.

— Вы передали мне письмо, — произнесла Фио, двумя руками сжимая спинку стула, — я приехала сюда из-за имени, которое было написано сверху, из-за господина Аберкомбри, потому что это имя мне что-то напоминает. Мне кажется, вы с кем-то меня путаете, вы и этот министр. Мне очень жаль, но, по-моему, все это чистое недоразумение. Что ему от меня надо?

Эмеральда отошла в угол комнаты, словно хотела в него вжаться. Она прижала руки к груди. Дверь вздрогнула от трех нетерпеливых ударов. Неловкость Шарля Фольке как рукой сняло, и к нему вернулась его спокойная уверенность в собственных силах.

— Мы идем, — сказал он, открывая дверь.

На пороге стоял человек низкого роста, лысый, с широко расставленными глазами, в толстых роговых очках и с библией в руке — кардинал. Его одеяние было безупречно, все сиреневое, красное и черное. Он немного потел под этими толстыми тканями и, казалось, пребывал в дурном расположении духа. Три часа назад он попросил сигарету у Шарля Фольке, а тот по недосмотру дал ему косяк… Кардинал выкурил его, удивляясь аромату травяной настойки, и только потом сообразил, что речь шла о запрещенном продукте.

Он «включился» на том моменте, когда заметил свое лицо погруженным в декольте одной из кухарок. Проведя полчаса под холодным душем, он добился просветления в голове, но устойчивый запах марихуаны, пропитавший его костюм, приводил его в замешательство.

— Здравствуйте, отец мой, — сказал Шарль Фольке.

— Преосвященство, зовите меня ваше преосвященство! Я не какой-нибудь епископ, черт возьми! Сколько раз вам повторять, Шарль?

— Хочу представить вам Фио Регаль.

— А, прекрасно, мадемуазель уже здесь. Она так молода.

— Очень приятно, — ответила Фио, окончательно сбитая с толку появлением на этом карнавале кардинала.

— У нас нет времени на светские любезности, — сухо произнес кардинал. — И потом, я задаюсь вопросом, что я вообще здесь делаю, все это не слишком сочетается с моим саном. Я здесь только потому, что меня попросил Амброз. В память о старых добрых временах и о войне.

Шарль Фольке улыбнулся и подмигнул Фио, которая ничего не заметила, поскольку с нескрываемым удовольствием разглядывала этого человека, скрытого под церковным облачением. У нее сложилось впечатление, что она попала на бал-маскарад, но она пока не ведала, какой костюм предназначался ей.

Кардинал тем временем уже семенил по направлению к лестнице, ведущей в парк. Они последовали за ним. Эмеральда совершенно равнодушно закрыла за ними дверь, словно ее распахнуло сквозняком. Оставшись наконец в комнате одна, она налила себе бокал хереса, задернула шторы и села в полной темноте.