Стрекоза в янтаре

Роджер был немало удивлен. Сейчас ее молчание позволило ему перевести дух после всех откровений сегодняшнего дня — он достаточно поломал голову над тем, для чего Клэр вовлекла его во все это. Она вполне могла бы поговорить с Бри один на один. А может, она боялась реакции дочери на ее рассказ и потому ей не хотелось оставаться с ней наедине? Или она рассчитывала, что он ей поверит — а он и поверил — и таким образом станет ее союзником, подтвердит ее правоту?

К тому моменту, как они подошли к дому, он сгорал от любопытства. Сначала нужно было кое-что сделать: они разгрузили один из самых высоких книжных шкафов и придвинули его к разбитому окну, закрыв доступ холодному ночному воздуху.

Покрасневшая от напряжения, Клэр уселась на софу, а он подошел к столику с напитками и налил две порции виски. Когда миссис Грэхем была жива, она всегда приносила виски на подносе, аккуратно накрытом салфеткой, и обязательно вместе с печеньем. Фиона, будь у нее возможность, делала бы то же самое, но Роджер предпочитал в этом деле простоту.

Клэр поблагодарила, чуть отпила из стакана, поставила его и подняла глаза на Роджера, усталая, но собранная.

— Вам, наверное, интересно, почему мне хотелось, чтобы вы услышали всю эту историю, — сказала она, словно читая его мысли. — Тому есть две причины. Вначале я скажу вам о второй. Что касается первой, то думаю, что у вас есть право знать и ее.

— У меня? Какое право?

Она взглянула на него немигающим взглядом золотистых глаз, прямых и быстрых, как глаза леопарда.

— Такое же, как и у Брианны. Право знать, кто вы такой.

Она направилась через всю комнату к дальней стене, от пола до потолка покрытой панелью из пробкового дерева. К стене были приколоты фотографии, схемы, визитные карточки, старые карты округов, запасные ключи и всякие разные мелочи.

— Я помню эту стену. — Клэр улыбнулась, коснувшись фотографии, на которой был запечатлен праздник в местной школе. — Ваш отец снимал что-нибудь отсюда?

Роджер в замешательстве покачал головой:

— Нет, не думаю. Он говорил, что никогда не может найти вещи, положенные в ящик. Все самое важное он предпочитал держать перед глазами.

— Тогда это, вероятно, здесь. Он считал это важным.

Поднявшись на цыпочки, она стала просматривать вырезки на стене, осторожно касаясь пожелтевшей бумаги.

— Думаю, вот она, — пробормотала Клэр.

Из-под старых набросков для проповедей и талонов на мойку машины она извлекла одну страничку и положила ее на стол.

— О, мое генеалогическое древо, — удивился Роджер. — Я не видел эту старую бумагу уже много лет. А когда видел, то не обращал на нее особого внимания, — добавил он. — Если вы собираетесь сказать, что я усыновлен, то мне это известно.

Клэр кивнула, вглядываясь в схему:

— О да. Вот почему ваш отец — я имею в виду мистера Уэйкфилда — составил эту схему. Он хотел быть уверенным, что когда-нибудь вы узнаете свою настоящую фамилию, хотя он и дал вам свое имя.

Роджер вздохнул, подумав о его преподобии и маленькой фотографии в серебряной рамочке на его бюро: похожий на него незнакомый улыбающийся юноша, темноволосый, в форме британских воздушных сил времен Второй мировой войны.

— И это я тоже знаю. Моя настоящая фамилия Маккензи. Вы хотите сказать, что я связан с какими-то Маккензи, которых вы… гм… знали? Я не вижу их имен на этой схеме.

Клэр, будто не слыша его, водила пальцем по ветвящейся паутине генеалогического древа.

— Мистер Уэйкфилд был очень пунктуальным человеком, — бормотала она как будто про себя. — Он бы не потерпел неточностей.

Ее палец остановился в какой-то точке.

— Вот, — сказала она. — Вот где это случилось. Пониже этого пункта.

Палец замер над страницей.

— Все правильно. Это ваши родители, ваши бабушка и дедушка, прабабушка и прадедушка и так далее. Но вот выше…

Рука скользнула вверх.

Роджер склонился над схемой, затем поднял на Клэр задумчивый взгляд зеленых, цвета болотного мха, глаз.

— Это Уильям Бакли Маккензи, родился в тысяча семьсот сорок четвертом, от Уильяма Джона Маккензи и Сары Иннес. Умер в тысяча семьсот восемьдесят втором.

Клэр покачала головой:

— Умер в тысяча семьсот сорок четвертом, в возрасте двух месяцев, от оспы.

Она подняла голову; взгляд ее золотистых глаз был таким пристальным, что по его спине побежали мурашки.

— Вам ведь известно, вы были не первым приемным ребенком в этой семье.

Ее пальцы барабанили по листу.

— Ему нужна была кормилица. Его родная мать умерла, и он был отдан в семью, потерявшую ребенка. Они назвали его именем их умершего сына — дело обычное, — и я не думаю, что кто-нибудь стал бы привлекать внимание к ребенку, регистрируя его в приходской книге. В конце концов, он был крещен при рождении, зачем записывать его еще раз? Колум говорил мне, кому они его отдали.

— Сын Джейлис Дункан, — медленно произнес он. — Дитя колдуньи.

— Правильно. — Она смотрела на него оценивающим взглядом, склонив голову набок. — Я знала, что это должно быть именно так. Понимаете ли, ваши глаза… Это ее глаза.

Роджер сел, почувствовав внезапный холод, хотя книжный шкаф надежно защищал комнату от сквозняка, а в камине вновь пылал огонь.