— Рассказывай, — на непонятном Ртепу языке обратился Ис к сумрачному Улуку.
— Что рассказывать? — спросил тот, оценивающе взглянув на незнакомца, заговорившего на его родном языке.
— Все, что помнишь и знаешь.
— Слушай. И разреши сесть. Мне и товарищу.
Ис кивнул, остановив жестом вскочившего хозяина:
— Я разрешил.
Ошеломленный каменщик принял это как должное. Видимо, короткие выступления лучше удавались гостю.
— Слушаю, — поудобней устроился Ис.
Улук не принял подачки — начал медленно на языке Благословенной земли, на языке Ртепа. Потом разошелся, стал всматриваться в прошлое, почувствовал интерес собеседника. Особенно четко виделся конец пути…
Их сводили на берег по двум широким, связанным вместе шершавым доскам. Идущие были привязаны к одной веревке, которая, как ветвь, делила их на левых и правых. До сходен они прошлепали босиком по обжигающей палубе мимо спущенного паруса, лежащего под единственной мачтой — темной, как кожа невольников, что привозили с юга из-за песчаного пояса. Потом ступили на доски, ведущие с борта на берег. Доски пружинили в такт шагам. Покачивались на ленивой зыби длинные рулевые весла, да и сам полувытащенный на песок корабль покачивался — высокая корма оставалась на плаву. Вразнобой торчали с бортов другие весла, на них по двое на каждое во время плавания налегали гребцы.
Набег закончился. Пираты свели добычу на берег. Теперь — торг. И — в новый набег щипать Империю. Их — гребцов-невольников — взяли на имперское судно. Улук не осуждал пиратов — каждый работает как умеет! На корабле? Нет, не роптали — строптивых вздергивали на мачте.
Но пираты учли не все! Едва последний человек сошел с борта, а на корабле не осталось даже вахты — с порядком у них было все-таки слабовато! — как с двух сторон из-за пальм, в раскаленной бронзе доспехов, наклонив короткие копья с длинными, как ножи, железными наконечниками, вышли имперские солдаты. И в четверть часа все было кончено. Рабы переменили хозяев, веревка, к которой они были привязаны, удлинилась, и к ней, также попарно, привязали оставшихся незаколотыми незадачливых мореплавателей во главе с поникшим и утратившим свирепость капитаном. А корабль после разграбления занялся неярким дневным огнем. Потом густо повалил дым. И все скрылось за пальмами.
— Завтра здесь будут наши люди, — глядя во двор вслед уходящим рабам, негромко сказал Ртеп, — а Улук не глуп.
Скатилась звезда.
«Можно отпустить рабов. Игра большая идет. Не повезет — снимут голову и они не понадобятся. А если — выигрыш?» — Ртеп гнал эти мысли, стыдясь их, ибо он любил Учителя и рад был пострадать за него. Но он любил и себя. И в подсознании копошилось, что себя забывать не следует.
Так мучился бедный Ртеп, раздираемый непримиримыми противоречиями.
— Что будет, товарищеский ужин или заседание тайного общества?
— Дело не в названии.
— Есть программа?
— Установить царство справедливости.
— О-о-о! Это, вероятно, программа-максимум, а что конкретно?
— Скинуть хомут Империи. И очистить от скверны храм.
— А я тут при чем? — чуть слукавил Ис, он уже, не желая признаться себе в этом, плыл по течению этого бурного и не очень прозрачного потока.
— Сказано: «В начале было слово». А слово твое весомо.
— С хомутом — ясно. А храм — не по моей специальности. К тому же для меня нет ни жителя Благословенной земли, ни варвара.
— Отныне для меня — тоже, — помедлив, твердо сказал Ртеп.
– «Сначала — Империю, остальное — увидим потом», - подумалось каменщику.
— А твои рабы?
— Утром распилю им ошейники.
5
На следующий вечер, с первой звездой — темнело здесь быстро, — загремели засовы, и приоткрылась могучая дверь в глинобитной ограде, пропуская гостей.
«Конспирация не на высоте, — отметил про себя Ис, — видимо, здешняя охранка плохо работает».
Он знал, как это должно делаться — в студенческие времена в вагонах метро, да и на скучных лекциях он проглотил немало книжек в мягких обложках — он не опускался до «морского боя»!
В дом не пошли — все равно с улицы из-за высоких стен никого не было видно. На террасе расстелили кошмы и поставили низкий стол. По углам его воткнули четыре факела — один — в середине. Сестра хозяина принесла глиняные чаши и мех вина, потом корзину винограда и лепешки. И растаяла в густоте виноградника и подступающей тьмы.
«Полный комплект», - Ис оглядел присутствующих. Их было двенадцать. Учитель, разумеется, оказался в середине стола. По правую руку от него сел хозяин, по левую — широкоплечий кузнец Геф. Неверное пламя выхватывало из тьмы шишковатые лбы и могучие бороды. Глубокие тени прятались в рукавах широких и грубых одежд.
«Им бы фокусниками работать», - мелькнула у Иса коварная мысль. Он взял протянутую лепешку, разломил и отдал половинки налево и направо в ждущие руки — самому есть не хотелось. Едва он пригубил чашу — она оказалась больше других, — как Ртеп взял из рук недоумевающего Учителя сей сосуд и пустил по кругу.
«Ритуал, — догадался Ис, — и я в этом милом обществе — предмет культа».