Стрела архата

— Вам, наверное, уже известно, что моя дочь, Валентина, учится на третьем курсе МГУ на биологическом факультете. Этот тип, профессор Красницкий, преподает там же какой-то предмет, раз в две недели читая студентам лекции. Так вот, около месяца назад, в конце мая, во время сдачи зачетов по его дисциплине, этот мерзавец впервые намекнул моей девочке о своем грязном намерении — в обмен на запись в зачетной книжке. Валентина с негодованием отвергла его домогания. Зачет она все-таки сдала, но скольких трудов это ей стоило! Спустя две недели, когда подошла пора экзаменационной сессии, этот подонок возобновил преследования моей дочери, теперь уже более настойчиво — на этот раз в обмен на положительную оценку на экзамене. И… и она сдалась. А что ей оставалось делать? Ведь она оказалась совершенно беззащитной перед всевластием этого маньяка. А сколько других, таких же как она, глупых и только еще начинающих жить девчонок, оказывалось лицом к лицу с грубостью, пошлостью, ложью, неприкрытой наглостью и откровенным цинизмом тех, кто для них был непререкаемым авторитетом, чуть ли не Господом Богом, в ком они совсем еще недавно видели источник истины, мудрости и знаний! Разве в силах они противостоять всей этой гадости? Чему ж удивляться, что свой первый в жизни настоящий экзамен сдают далеко не все. Вы понимаете, о каком экзамене я говорю. Да, конечно, свою дочь я не оправдываю, но и винить ее не могу. Вся вина полностью лежит на том выродке с профессорским званием. В этом и заключается причина моего поступка.

— Преступления — вы хотите сказать? — поправил его Щеглов.

— Нет, именно поступка, так как преступлением я его не считаю. Я знаю, вы сейчас скажете, что, живя в обществе, нельзя быть свободным от общества, что все мы обязаны выполнять законы, предписываемые этим обществом, и нарушение их считается преступлением. Да, я знаю, все это так, но, поймите меня, существуют некие общечеловеческие принципы, стоящие над законами государства и не зависящие от политической системы, принципы, которыми должны руководствоваться все честные и добрые люди на земле — возможно, это принципы христианской морали, не знаю…

— Но Христос заповедовал нам: «Не убий!» — возразил Щеглов.

— Да, да, конечно, гражданин следователь, я сейчас не в состоянии спорить с вами. Устал, чертовски устал. Простите…

— Итак, — официальным тоном произнес Щеглов, — вы заявляете, что совершили попытку убийства профессора Красницкого из-за принуждения последним вашей дочери к вступлению с ним в интимную связь. Так?

— Так, — упавшим голосом пробормотал Храпов.

— Хорошо. Допустим, что так оно и было. Однако…

— Почему — допустим? — возразил Храпов. — Вы что, не верите моим словам?

— Верю, Храпов, вашим словам я верю, но, прежде чем окончательно установить истину, мне бы хотелось получить от вас ответы на некоторые интересующие меня вопросы.

— Отвечу, если это в моих силах. Задавайте.

— Когда, от кого и при каких обстоятельствах вам стало известно о… несчастье, постигшем вашу дочь?

Храпов нахмурился, внутренне переживая все минувшие события недалекого прошлого.

— Ровно неделю назад, — сказал он, — Валентина вернулась домой позже обычного и вся в слезах. На мои вопросы ничего не отвечала и только рыдала, рыдала, рыдала… Потом заперлась в своей комнате, но и оттуда был слышен ее плач. Где-то через час она вышла и во всем мне призналась.

— Сама? — удивился Щеглов.

— Сама, — кивнул Храпов. — Но если бы вы знали, скольких трудов ей это стоило! Я до сих пор не могу понять, как она на это решилась. И тем не менее она все мне рассказала. Наверное, мой вид тогда был настолько несчастен и ужасен, что она долго потом еще не могла успокоиться, все всхлипывала и говорила: «Папочка! Милый! Прости меня, пожалуйста! Прости!..» Не знаю, кто из нас больше страдал. Тогда-то я и решил сполна рассчитаться с тем мерзавцем.

— И рассчитались бы, если б накануне не отдали ружье Боброву? — быстро подхватил следователь Щеглов.

— Да, действительно, ружье я отдал в тот же день, часа за три до объяснения с Валентиной. Отсутствие ружья дало мне возможность спокойно и без спешки, до мельчайших подробностей продумать план мести. Из надежных источников я выяснил, что профессор Красницкий по окончании сессии — а сессия оканчивалась буквально через три дня — намеревался отбыть в отпуск и провести его на своей даче, в поселке Снегири по Белорусской дороге. Там-то я и решил осуществить свой план возмездия. Что я и сделал, как только получил ружье обратно. Вот, пожалуй, и все.

— Приходилось ли вам ранее замечать за своей дочерью какие-нибудь странности, приступы отчаяния, раздражительности? Что-нибудь в ее поведении могло навести вас на мысль о конфликте с Красницким или с кем-либо еще?

Храпов пожал плечами.

— Да нет, ничего такого я за ней не замечал. Она всегда была веселой, доброй, отзывчивой.

— И даже накануне своего признания?

— Да, даже тогда.

— Гм… Интересно. А когда-нибудь раньше Бобров пользовался вашим ружьем?

— Нет, никогда. Я вообще с ним мало знаком. А почему вы об этом спрашиваете?