— Храпов, не забывайте, что вопросы здесь задаю я.
— Извините…
— Итак, не признайся Валентина в своем несчастье, не было бы и вашего выстрела? Так ведь, Храпов?
— Выходит, так.
— Тогда у меня все. Можете…
В этот момент дверь распахнулась и в кабинет вошел вчерашний лейтенант.
— Медицинская экспертиза, — кратко объявил он и положил на стол лист бумаги.
— Спасибо, — ответил Щеглов и с нетерпением углубился в чтение вновь прибывшего документа. Лейтенант вышел.
Храпов не знал содержания бумаги, принесенной помощником, но по выражению лица следователя Щеглова понял, что произошло нечто чрезвычайно важное.
Щеглов поднял голову от стола и мутным взглядом уставился на подследственного.
— Вы, наверное, были правы, Храпов, — устало произнес он. — Похоже, что, действительно, был третий.
Глава девятая
Согласно заключению медицинской экспертизы смерть профессора Красницкого П. Н. наступила в районе двух часов ночи 27 июня с. г. в результате остановки сердца. Возможная причина смерти — внезапный испуг, сильное потрясение. Смерть в результате огнестрельной раны исключается. Оба выстрела были произведены не ранее чем через двенадцать часов после остановки сердца…
Щеглов был настолько поражен этим известием, что не помнил даже, как вызвал конвой и отправил Храпова в камеру. Он ходил по кабинету взад-вперед и курил одну сигарету за другой. Картина преступления неожиданно приняла четко очерченные границы, приобрела стройность и логическую последовательность.
Итак, двадцать седьмого июня в два часа ночи профессор умирает от разрыва сердца у себя на даче за письменным столом. В этот самый момент он пишет письмо в КГБ о некоем Алфреде, которого он застал на месте какого-то преступления, но письмо остается незавершенным. Так как дело было ночью, то на столе профессора горит настольная лампа. Где-то около двух часов дня, через двенадцать часов после его смерти, на даче профессора появляется некто, который стреляет ему в спину и преспокойно уходит. Причем выстрел производится из ружья Храпова, но не Храповым (по ходу дела Щеглов выяснил, что весь этот день, двадцать седьмого июня, Храпов был на работе — это подтверждали около десятка его сослуживцев). Правда, стрелять могли не в два, а позже, но одна деталь все же склоняла Щеглова к мысли, что это произошло где-то около двух часов пополудни. С двух до семи вечера на этом участке железной дороги производился ремонт путей и движения в связи с этим не было, а это значит, что преступник мог ухать из Снегирей либо до двух, либо после семи. Наверняка ему было хорошо известно о пятичасовом «окне» в расписании электропоездов московского направления. И вполне логично было бы предположить, что преступник отличался рассудительностью и здравомыслием — по крайней мере, только в этом случае с достаточной степенью точности можно было предсказать все предпринятые им шаги. Как человек рассудительный и здравомыслящий, он постарался бы скрыться с места преступления сразу же после его совершения. А скрыться из Снегирей можно было только поездом.
Отсюда следует, что выстрел прозвучал либо около двух, когда электрички
Что в это самое время делали основные участники событий? Храпов, как уже отмечалось выше, был на работе. Бобров… а вот насчет Боброва пока не все ясно. То, где он находился двадцать седьмого июня с часу дня до момента возвращения им ружья его законному владельцу, еще предстояло выяснить. Ведь в момент совершения убийства ружье находилось у Боброва, по крайней мере, так утверждает Храпов. А это значит, что у следствия были очень серьезные основания считать Боброва тем самым преступником, который выстрелил в профессора первым. Но какая же взаимосвязь между Храповым и Бобровым? Вернее, какая связь между двумя этими выстрелами? Почему именно у этих двоих — причем одновременно — возникли причины убить профессора Красницкого? С Храповым все ясно, а вот с Бобровым… Нет, надо срочно допросить его.
Щеглов вызвал помощника и попросил его разузнать о Боброве все, что только возможно.