Стрела архата

— Я бы рад, но… — шепотом произнес Щеглов и многозначительно покосился на дверь. Оттуда уже слышался шум приближающихся шагов. Вот дверь отворилась, и в палату вошел врач — строгая женщина средних лет в белоснежно-белом халате.

— Я вижу, больной полным ходом идет на поправку, — произнесла она мягким голосом. — К сожалению, — обратилась она к Щеглову, — на этом посещение придется прервать. Больной еще очень слаб.

— Да, да, конечно, — засуетился Щеглов и встал. — Я зайду завтра, — кивнул он Чудакову. — Тогда и расскажу обо всем. Поправляйся, герой. Всего хорошего, доктор.

Следователь ушел, оставив врача наедине с пациентом. И потянулись долгие часы томительного ожидания.

Щеглов пришел только через два дня. К этому времени Максим уже свободно передвигался по палате и чувствовал себя намного лучше.

— А вот и я! — поприветствовал его с порога следователь. — Извини, что не пришел вчера, — дела. Зато теперь есть что рассказать.

Щеглов был в приподнятом настроении и весь так и сгорал от желания поделиться с кем-нибудь своими новостями — наверняка, хорошими.

— Врачиха разрешила, — продолжал он, сжимая своей жилистой пятерней худую ладонь Чудакова, — говорит, теперь можно, даже нужно. А то, говорит, тоскует наш больной, все в окно смотрит, ждет чего-то. Ну, я-то знаю, чего больной ждет. — Щеглов хитро подмигнул. — Только прежде я хотел бы услышать твой рассказ. Все-таки мое положение обязывает знать все первым. Идет?

— Идет, — согласился Максим и поведал следователю свою историю, начав ее со случайно подслушанного телефонного разговора в кабинете Щеглова и кончая авантюрой с Мартинесом.

Щеглов слушал молча, то и дело качая головой и разводя руками, а порой даже закатывал глаза, не имея возможности передать свои чувства словами.

— Нет, это просто уму непостижимо! — воскликнул он, когда рассказ был окончен. — Да не подоспей мы вовремя, тебя б, дурака, давно в живых не было! На что ты рассчитывал, горе-герой?

Чудаков смущенно пожал плечами.

— На то, наверное, — ответил он тихо, — что мы с Мартинесом одной весовой категории. По крайней мере, я на это надеялся.

— Ну и как, твои надежды оправдались? — усмехнулся Щеглов сердито.

— Не совсем, — потупив взор, ответил Чудаков.

— Не совсем! — воскликнул следователь, быстро зашагав по палате. — Да это «не совсем» чуть не стоило тебе жизни! Ты хоть это понимаешь?

Чудаков кивнул.

— Ничего ты не понимаешь!.. Да уж ладно, — Щеглов безнадежно махнул рукой, — не буду тебе мораль читать, а то, чего доброго, обидишься. Горбатого, как говорится, могила исправит. Лучше выслушай мой рассказ.

Первая часть рассказа уже известна читателю, поэтому нет смысла повторять ее здесь; начинался и заканчивался он точно так же, как и рассказ Чудакова: с телефонного звонка и схваткой с Мартинесом. Но вот вторая половина наверняка вызовет интерес не только у главного героя этой повести.

— С Мартинесом мы церемониться не стали, — говорил Щеглов, — и сразу выложили ему все, что знали и о чем догадывались. Приперли, так сказать, к стене. Допросили его прямо у Боброва, воспользовавшись его психическим состоянием. Конечно, ни в какое сравнение с Бобровым этот тип не шел. Глуп, самонадеян, хвастлив… Да потом еще мы поднажали — и он все рассказал. Причем все было именно так, как мы и предполагали. Профессора Красницкого он, действительно, убил из ружья, которое ему принес Бобров. И план убийства с начала до конца принадлежал тому же Боброву, как, впрочем, и сама мысль убить Красницкого. Так что в этом смысле Алфред Мартинес следствию ничего нового не сообщил, если не считать, правда, одной незначительной детали, которая уже давно не давала мне покоя. Мартинес подтвердил, что стрелял в тот момент, когда прогремел гром. Метеосводка подтверждает, что двадцать седьмого июня, действительно, была гроза. Но мне было непонятно следующее: как мог Мартинес подойти к столу профессора и вырвать из его тетради два листа, не оставив явных следов на полу? Ведь была гроза — то есть грязь, слякоть… А мы обнаружили только следы Храпова и твои.

Так вот, выяснилось, что гроза действительно была, вернее, только начиналась, но дождя еще не было. Так иногда бывает — гром гремит, а дождя нет. Именно в этот момент и стрелял Мартинес, убив одновременно двух зайцев (извини за каламбур): скрыл выстрел раскатом грома и не оставил следов. В то время как Храпову не повезло: он стрелял в абсолютной тишине и в очень грязной обуви. Ведь Храпов появился там уже после грозы. Я думаю, это просто случайность, но она дала возможность Боброву и Мартинесу свалить на Храпова ответственность за оба выстрела. Посуди сам: в теле покойного найдены две пули, и обе выпущены из ружья Храпова; на полу обнаружены следы — и опять его (твои мы исключили), причем Храпов сразу сознался, что стрелял именно он.