Стрела бога. Человек из народа

Джин подошла к проигрывателю, поставила долгоиграющую пластинку с негритянским джазом, и мы стали танцевать. Надо сказать, что негритянский танец выходил у нее неплохо, разве что, как все иностранки, помешанные на африканских ритмах, она несколько преувеличенно работала животом. Не то чтобы мне это не нравилось — как раз наоборот. Я просто хочу поделиться своими наблюдениями. Речь идет о том, как нас себе представляют другие народы, и должен сказать, что во многом виноваты мы сами. Помню, с каким возмущением мы смотрели в университете фильм, выпущенный соседним африканским государством и демонстрируемый за границей под маркой африканского балета: на экране молоденькие негритянки трясли грудями и виляли бедрами. Очень может быть, что Джин видела этот фильм в Америке. Во всяком случае, ее манера танцевать, по-своему приятная и привлекательная, имела мало общего с настоящим африканским танцем, который, хотя и заключает в себе тот же смысл, выражает его не столь грубо и прямолинейно.

Не помню, протанцевали ли мы до конца хотя бы один танец — очень сомневаюсь. Помню только, как на ночном столике возле кровати вдруг зазвонил телефон. Если б кто-нибудь прокрался в темноте по лестнице и всадил мне в спину нож, я и тогда бы испугался не больше.

Джин сняла трубку и назвала свое имя. Говорила она с таким спокойствием и непринужденностью, словно только что приняла святое причастие и вернулась на свое место в церкви.

— Привет, Элси, — сказала она. — Ну что за церемонии… Очень рада, что ты осталась довольна… Все в порядке, я отвезла его домой. Только сейчас вернулась…

Повесив трубку, она в сердцах обозвала Элси «тварью». Мы оба расхохотались.

— Это Элси Джексон — американка. Знаешь, для чего она звонила? Чтобы узнать, здесь ли ты!

— Ты думаешь, она догадалась?

— Едва ли, а впрочем, мне плевать…

Позднее, много позднее, мы рука об руку спустились на кухню, и Джин сварила кофе. В данном случае, это было как нельзя более кстати.

— Для женщины секс означает нечто гораздо большее, чем для мужчины, — задумчиво проговорила Джин, помешивая ложечкой кофе.

— Ты так думаешь?

— Конечно. Ведь все происходит у нее внутри, и она воспринимает мужчину намного сильнее, чем он ее.

Мне хотелось сказать ей, чтобы она помолчала, но мы еще были слишком мало знакомы. Я терпеть не могу болтовни постфактум. Лучше всего молча пить кофе, курить или сидеть просто так. А уж если хочется поболтать — можно выбрать какую-нибудь постороннюю тему. Должно быть, Джин почувствовала мое настроение — она была далеко не глупа.

Около половины второго я заметил, как она зевнула украдкой.

— Ну что ж, пожалуй, мне пора, — сказал я, вставая. — Мне очень жаль вытаскивать тебя из дому среди ночи.

— Да ты прямо как англичанин! — с негодованием воскликнула Джин.

Я не видел ничего специфически английского в том, что я сказал, и не понимал, что ее так рассердило, но предпочел не возражать. Ища ключи от машины, она спросила, хочу ли я сразу ехать к себе или не прочь прокатиться с ней по городу.

— Ночью город изумительно хорош, — сказала она.

— Но ведь ты, наверно, устала?

— Нисколько.

Надо отдать ей справедливость, город она знала отлично — от современных, дышащих свежестью прибрежных улиц до его вонючего, гнилостного чрева.

— Как долго вы с мужем живете у нас в стране? — спросил я с нескрываемым восхищением.

— Одиннадцать месяцев. Когда город тебе по душе, с ним быстро знакомишься.

Проехав по широким, хорошо освещенным улицам, названным в честь наших известных политических деятелей, мы свернули в мрачные переулки, носящие имена всякой безвестной мелюзги. Даже самым незначительным членам городского муниципалитета (Джин, похоже, знала всех наперечет) были отведены свои улочки — одна, помнится, называлась улица Стивена Авандо. Побывав в этих темных закоулках, я мог убедиться — если бы меня вообще требовалось убеждать, — сколь животрепещущий вопрос был поднят в объявлении городского муниципалитета, опубликованном в утренних газетах.

Я никак не мог решить, действительно ли Джин нравилось ездить по всем этим местам, как она уверяла, или у нее была на то своя тайная причина; быть может, ей хотелось, чтобы мне стало стыдно за столицу моей страны. От нее можно было этого ожидать — уж очень она была не проста.

Наконец мы вернулись в приличные, богатые кварталы города.

— Вот эти десять домов принадлежат министру общественных работ, — сказала Джип. — Они сдаются различным посольствам за три тысячи в год каждый.

Ну и что? — подумал я про себя. Возможно, так оно и есть, но не тебе пас судить. Предоставь это нам и не примазывайся к нашему делу — ты только оскверняешь его.

— А вот это уже вторая улица Нанги, — сказал я вслух, указывая налево.

— Нет, та, около фонтана, называлась проспект Нанги, — возразила Джин, и мы оба расхохотались — уже снова друзья. — Я не уверена, что нет еще и шоссе Нанги. Площадь есть.