Стрела и солнце

Но это безнадежно. Кто поможет? Римляне? Понтийцы? Боспоряне?… Э! Коттал давно не верит в их обещания. Они, как убедился ростовщик, и шумят-то больше из-за того, что сами до дрожи в коленях боятся соседей. Пугают других, чтоб себя подбодрить. Угрожают кому-то, а сами хвосты поджимают от страха. Тьфу! Болтуны.

И что происходит в мире? Все шатко, неустойчиво, расплывчато. Нигде не найти настоящей опоры. Мерзость. Лучше убить себя, чем так мучиться…

— Хозяин! — позвал ростовщика появившийся в дверях раб. Коттал не услышал его. — Хозяин, — робко повторил слуга. — У ворот стоит какой-то незнакомый человек. Кажется, перс или сириец, продавец азиатских пряностей. Хочет видеть тебя.

Коттал медленно покачал головой — нет, сейчас он никого не может принять.

— Я ему сказал: нездоровится господину, — пояснил раб, — однако перс не уходит.

Роствощик опять покачал головой.

Слуга, порядком удивленный тем, что его до сих пор не угостили палкой, поспешил к выходу, чтобы прогнать назойливого перса. Через некоторое время он вернулся, уверенный, что теперь-то ему не миновать наказания, — проклятый азиат не убирался.

— Пожалей, хозяин… — Раб нерешительно остановился у порога. — Перс попросил меня передать вот эту вещь.

И слуга протянул ростовщику серебряную пластинку с желтым кругом, косо перечеркнутым черной стрелой.

— Стрела и солнце, — пробормотал херсонесит растерянно. Он вскочил и набросился на раба. — Где торговец? Веди сюда! Скорей!

Раб впустил перса и по знаку хозяина удалился.

Азиат, рослый, плечистый человек с крашеной бородой, в длинном полосатом халате и черной барашковой шапочке, низко поклонился Котталу и, боязливо оглянувшись на дверь, вручил ростовщику туго свернутый свиток папируса.

— От Харна, — прошептал он чуть слышно. — Теперь я уйду. Не задерживай меня. Прочитаешь — все поймешь.

Торговец исчез.

Рукой, вздрагивающей от возбуждения, Коттал закрыл за ним решетчатую дверь, запер на засов, снова опустился на скамью.

Он так разволновался, что не находил в себе силы тотчас же развернуть свиток. Пришлось выпить чашу вина и посидеть некоторое время не двигаясь, чтобы немного успокоиться.

От Харна!

Коттал представил белое, как мел, лицо старшего брата, огромный рот с тонкими бескровными губами, острые, торчащие вперед зубы, мертвый взгляд пустых бесцветных глаз и съежился, собрался в жалкий трясущийся комок.

Что пишет Харн?

Коттал давно не имел от него вестей. Долгое время он считал, что брат погиб. Но два-три месяца назад до ростовщика дошли слухи, будто Харн опять появился у берегов Тавриды. Уж не просит ли он тайного убежища у Коттала? У Коттала, который сам еле держится в Херсонесе? Неразумно. Коттал развязал шнур, осторожно развернул свиток.

Взгляд ростовщика упал на первые строки:

«Харн — Котталу. Привет! Дорогой брат. Близок день освобождения…»

У Коттала закружилась голова. Он торопливо пробежал корявые столбцы до конца, ощутил в груди радостную дрожь и принялся читать письмо снова, теперь уже не спеша, вникая в каждое слово. И каждое слово вливалось в кровь каплей сильно действующего снадобья — бесцветные, как у брата, глаза Коттала загорелись живым огнем, на тонких губах показалось некоторое подобие улыбки.

Коттал вздохнул и отложил свиток. Сомкнул веки, откинулся назад и прислонился к стене. Казалось, он заснул. Но ростовщик не спал. Он думал.

Вскоре он поднялся, заложил руки за поясницу, стал расхаживать по комнате. Сосредоточенный взгляд Коттала был направлен в пустоту. На лице — то решимость, то сомнение. Опять и опять он разворачивал свиток, отыскивал ту или иную строку. Читал и перечитывал раз и другой, чтобы уяснить до конца смысл необыкновенного послания. Удовлетворенный, вновь ходил из угла в угол…

Сгорбленная спина ростовщика постепенно распрямилась. Коттал велел подать ужин, поел в одиночестве, сытно и плотно. Выпил еще одну чашу вина.

— Держитесь теперь, демократы, — проговорил он сквозь зубы и сунул за пояс длинный нож. — Недолго вам осталось шуметь.

Ростовщик закутался в летний плащ, спрятал письмо за пазуху, крикнул слуг и вышел на улицу.

Домой он вернулся в полночь.

После собрания Ламах задержался во Дворце Совета.

Надо было обсудить с должностными лицами порядок выкупа уведенных скифами людей.

Затем написать Асандру, чтобы царь, согласно договору, оказал херсонеситам помощь против номадов. Солдат присылать не обязательно — чужим солдатам нечего делать в Херсонесе. Пусть Асандр направит к скифам, совершившим набег на город, посла с требованием возвратить республике захваченный скот и уплатить пеню за убитых. Пригрозит в случае отказа войной. И пусть отряд тяжеловооруженной конницы боспорян потревожит скифские кочевья — разбойники должны почувствовать, что им теперь не удастся безнаказанно грабить поселения херсонеситов.

Орест не стал дожидаться архонта и возвратился домой один.

Гикия, увидев злые глаза мужа, приуныла. Она не стала расспрашивать, понравилось ли ему то, что он видел и слышал на площади. Было ясно и так, что не понравилось.