Стрела, монета, искра

— Говорят, что уважают? Есть причины сомневаться в их словах?

— Полагаю, милорд, больше, чем меня, они уважают постоянство. Раз за разом к ним приезжает один и тот же купец, привозит нужные товары, просит постоянную цену… — Вверни пример из жизни, граф и сам примеры любит. — Вот, допустим, семья излучинского бургомистра в Северной Короне. Там четыре девочки, зимою они мерзнут и пьют много горячего чаю. Я привожу им в октябре шесть фунтов, к марту весь чаи выходит, а тут как раз снова Хармон–торговец с пополнением. Позапрошлым октябрем бургомистр решил сэкономить и купил лишь пять фунтов. Я не настаивал: покупатели не любят, когда давишь. Прибыл в марте — девочки чуть мне на шею не бросились, а отец говорит: «Чай, что вы осенью привезли, давно вышел! Отчего же вы нас так подводите, любезный Хармон? Мы уж думали сами отправиться на закупки — да оказалось, понятия не имеем, откуда этот чай приходит! Ведь мы уже семь лет как с вами…» Купил на этот раз с запасом и не торговался.

Граф начал улыбаться еще на середине истории — заранее угадал, куда придет рассказ. Умен, это точно.

— Хороший пример, сударь. Да, людям не по душе, когда что–то меняется. Даже если они сами к тому подталкивают — потом все равно вряд ли порадуются переменам.

— И ваша милость их не любит? Перемены–то, — рискнул спросить Хармон.

— А я чем лучше? Знаете, ведь я — обычный человек, пусть и граф. Мой прадед был торговцем, как вы, с той лишь разницей, что у вас — телеги, а у него — лодки. Мои отец стал феодалом, и знаете, что он говорил? У лордов много странностей, так он говорил. Мечами любят махать почем зря, нос задирают, обидчивы не в меру, больше слушают себя, чем собеседника. Все это в итоге портит жизнь им самим, но это еще терпимо. А знаешь, сын, что не терпимо?

Граф Виттор сделал паузу, и Хармон подыграл ему:

— Что, отец?

— Лорды не любят считать. Вот это — непростительная странность. Ты, сын, станешь графом в свое время. Полюбишь звук собственного голоса, задерешь нос, отрастишь гордыню — скверно, но с этим жить можно. А вот если разучишься считать — тогда я к тебе со Звезды спущусь и всыплю как следует, чтобы помнил, чей ты сын. Так мне сказал отец.

В этот раз Хармон улыбнулся с пониманием. Несомненно, граф говорит именно то, что вызовет у меня симпатию. Я теперь должен подумать: «Да это — свой парень, хоть и граф! Тоже денежки любит, как и я; тоже купеческого рода!» Я бы так и подумал, тем более, что говорит он правду, да только одно неясно: зачем? Зачем графу спускаться к торговцу?

— Я понял мысль вашей милости так, что перемены — они, как правило, к худшему. Но могут быть и к выгоде, если хорошо наперед рассчитаны. Тот, кто умеет считать, может позволить себе перемены, а кто не умеет, тот цепляется за старое.

— В самую точку, Хармон. Жаль, вы не были знакомы с моим отцом — он обнял бы вас при этих словах.

Граф умолк, словно ожидая от торговца какого–то ответа.

— Вы мне льстите, милорд, — сказал Хармон. Виттор улыбнулся, но продолжил молчать.

— Рельсовые дороги, милорд?.. — осторожно спросил торговец. Граф улыбнулся шире:

— Поясните–ка, сударь.

— Я давеча слышал, что владыка Адриан имеет целью скрепить всю Империю рельсами с юга на север и с запада на восток. Это огромная перемена, верно? Я также слыхал, ваша милость, что вы горячо поддержали затею его величества. И вот, я подумал: стало быть, вы, милорд, хорошо просчитали сию перемену. А скромный Хармон–торговец, возможно, является одной из циферок в этом расчете.

Виттор Шейланд подмигнул ему:

— Умно, весьма. Даже попади вы в яблочко с первого выстрела, я сказал бы, что вы промахнулись. Исключительно чтобы дать себе удовольствие послушать еще одно ваше предположение. Но, к счастью, вы промазали. Давайте вторую стрелу, любезный.

Хармон склонил голову. Вот, значит, как обернулось! Ловок благородный черт! Все–таки выкрутил так, что это он мне делает испытание, а не я — ему. Ну, что же, теперь не отступишь.

— Леди Иона, — сказал торговец, — чудесное творение богов. Я не силен в поэтических выражениях, скажу просто: такая барышня, как она, может сделать счастливым любого. За обедом я искренне радовался, увидав, как вы счастливы рядом с нею. А ведь брак — это большая перемена в жизни, и вдруг я подумал…

Зрачки Виттора слегка сузились — буквально на волос. Хармон осекся и сглотнул. Едва не въехал телегой в горшечную лавку!

— Идите до конца, — велел граф.

Соскочить на другое? Не выйдет, слишком прозорлив чертяка, заметит подмену.

— Перемена, ваша милость, — нехотя повел дальше торговец. — Я лишь подумал: может ли быть так, что вы поступили по велению влюбленного сердца… И не до конца рассчитали перемену, вот я о чем. Любовь — ведь она порою толкает…

— Она порою, это да, — граф улыбнулся, и у Хармона отлегло от сердца. — Полагаете, я совершил некую глупость, и нуждаюсь в помощи, чтобы ее уладить?

— Надеюсь, что я ошибся, ваша милость.

— Вы ошиблись, Хармон. Вторая стрела также ушла мимо. Понимаете ли, упомянув перемену, я имел в виду перемену в вашей жизни, а не в моей.

— В моей жизни, милорд? Какую перемену?