Сейчас он сел возле лорда, пожевал губу, силясь найти тему для разговора, и завел речь о погоде. Будет ли дождь? Вот Кид говорит, что не будет, но Луис боится, что вечером снова польет, и завтра снова придется сидеть на островке… А сидеть — одно уныние. Идти по болоту — тоже не очень–то, но все–таки…
Одна идея посетила Эрвина, и он сказал:
— Луис, не хотите ли вернуться домой?
— В каком смысле, милорд? — удивился механик.
— Я имею в виду, прямо сейчас. Хотите отправиться обратно, в Первую Зиму? Я дал бы вам одного из следопытов, вы добрались бы вместе до Слота, а там дождались торговой шхуны.
— Но, милорд! Как же!.. Ведь дело–то не закончено! Нет, я не могу!.. Эрвин взмахнул рукой, широким жестом охватил болото.
— Какое дело, Луис?.. Карта маршрута рельсовой дороги? Очнитесь и посмотрите трезво. Здесь никогда не будет дороги. Кто станет прокладывать рельсы сквозь трясину!
Луис нахмурился, проговорил тихо и с обидой:
— Отчего же, милорд… Можно осушить топь… Или набить свай вдоль отмели, поднять рельсы над водой…
Эрвин молча смотрел на него.
— Да, наверное, вы правы, милорд… — вздохнул Луис. — Проложить рельсы будет жутко дорого и сложно…
— И, главное, совершенно бессмысленно. Ведь никто и никогда не захочет жить там, за болотами.
— Да, милорд…
— Так что же, вернетесь? Я передал бы с вами пару писем.
— Но, милорд, а как же искровый цех на Реке? Мое дело — не только рельсовая дорога. Я должен отметить место для плотины!
— С этим я справлюсь, Луис. Я ничего не смыслю в рельсовых стройках, но кое–что знаю о плотинах.
В Университете Фаунтерры искровую инженерию преподавали всем студентам дворянского сословия. Как и военное искусство, она считалась благородным знанием, необходимым аристократу.
— Милорд… — промямлил Луис. Он выглядел опечаленным и как будто искал аргументов, чтобы отказаться. — Но, милорд, а как же…
— Деньги? Я заплачу, сколько причитается. Я же вижу, что вам не место здесь. Вы сбережете и душевное, и телесное здоровье, если пуститесь в обратный путь.
— Это так милосердно с вашей стороны… Вопреки словам, на лице Луиса проступила грусть.
— Я не приказываю, а лишь предлагаю, — уточнил Эрвин. — Хотите — можете продолжить путешествие вместе с нами.
— Да?.. — Луис просиял от радости. — Благодарю вас! Я останусь в отряде, милорд! Понимаете, моя леди… она ни за что не поймет, если я отступлю перед трудностями и сбегу. Я не смогу тогда посмотреть ей в глаза. Моей леди нужен настоящий мужчина — смелый, упорный. Ведь вы понимаете, милорд?
— Отлично понимаю, — кивнул Эрвин. — Что ж, оставайтесь, коли желаете. Луис даже дернулся, чтобы обнять лорда, но в последний миг сдержался.
— Вы так великодушны! Не знаю, как и благодарить вас!
Эрвин не смог понять, что же так обрадовало механика: возможность сбежать в любой момент, или перспектива проявить себя героем (по крайней мере, героически рассказать любимой о своих приключениях), или право выбора. Забавно: сам Эрвин был лишен всех этих удовольствий. Отец не оставил ему права выбора, гордость не позволила бы ему сбежать, а что до рассказа о подвигах, то Эрвин не видел в своих приключениях ничего героического. Эксплорада представлялось ему не геройским эпосом, а нелепой трагикомедией.
Механик как будто прочел мысли Эрвина и спросил:
— Скажите, милорд, а если бы у вас была возможность вернуться в Первую Зиму, вы бы воспользовались ею?
Хм. Хороший вопрос. Если бы, скажем, в Споте Эрвин получил от отца письмо с предложением вернуться, то сразу же сел бы на корабль, не раздумывая. Однако теперь он не так был уверен в ответе. Прошло меньше месяца, но что–то поменялось. Это имело какое–то отношение к тем двум моментам вчерашнего дня — когда он спасал Дождя от клыкана, и когда провалился в трясину. Гордился ли он теми событиями? Нет, напротив, стыдился того, что именно его жеребец заартачился в неподходящую минуту, и что именно его нога угодила в крохотный разрыв сети. Тот же Луис ступал перед Эрвином — и прошел над дыркой, а лорд–неженка влез прямо в нее! Так что гордиться нечем. Хотел бы Эрвин повторить эти моменты? Ясно, нет. Кому захочется повторно искупаться в жидком навозе! Но все же, что–то было привлекательное и в случае с Дождем, и в падении в болото. Если так подумать, то было нечто и в тех минутах, когда они ждали лавины на Подоле Служанки. Это нечто не давало Эрвину ответить: «Конечно, я вернулся бы прямо сейчас!»
Он сказал:
— Вы, значит, слишком смелы и упорны, чтобы отступать перед трудностями, а меня спрашиваете, не сбежал бы я при случае? Чую подвох.
— Простите, милорд, я вовсе не это… Я имею в виду, ведь у вас множество дел и в Первой Зиме и в столице. Наверное, там у вас дела поважнее, чем поход через болото, да?
— Уже нет. Растаяли мои дела, — невесело ухмыльнулся Эрвин.
— Растаяли?.. Это как, милорд? Сами сделались?