Стрела познания. Набросок естественноисторической гносеологии

§ 139. Это «лаборатория» ощущений, чувств, переживаний, мыслей, видений, достоверностей. Мы движемся в особой реальности произведений (производящих произведений). Содержание всего этого в «архе». Ведь что такое «помнить», что такое «знать» (тавтологически = знать состояние собственного ума?), что такое «обучение», «образование», что такое «отражение»? Законы ведь устанавливаются на втором шагу, и это имеет последствия. «Отражение», «знание» оказываются объемным чем-то. Если научные предметы (произведения) рассматриваются просто как определенного рода изображения чего-то во вне, то мы продолжаем иметь дело с мыслью, решающей, какой ей быть, на основе волей и сознанием контролируемого сообразования себя с положением дела в мире (каким-то образом завершенным и лишь актуализуемым хик эт нунк), где знание тавтологически означает знание состояния собственного ума, где обучение и образование есть ассимиляция идеальных правил и норм и где память есть контроль над условиями фиксации запоминаемого, удерживаемого. Но это все работа в плоскости 3-х измерений, где, конечно, много нового можно узнать работой согласования ее элементов, разрешением напряжений, которые между ними возникают, аналитической экспликацией имеющихся содержаний, рефлексивной их проработкой. (Различение и выделение элементов в этой плоскости не совпадает с разбиением на элементы в накрываемых ею многообразиях). Если же повернуть вопрос и спрашивать, что же на деле уже решилось и решается живущей в вещах мыслью, в бесконечно протянутом «узрении ею сущностей», в слившейся бесконечности эвентуальной серии новых состояний, то «знать» не значит более «знать состояние собственного ума» (область определений не тождественна области значений), «образовываться» не значит заглатывать завершенные знания и систему готовых правил в воленаправленном и сознательном общении «духовные субстанций» или в корреляции наблюдений «нормальных наблюдателей», подразделяемой и прослеживаемой непрерывно («общение» не подразделимо, а должно браться размазанным по конечной области пространства преобразований, где знание, тем более завершенное, вообще не передается и где речь идет об «учиться учиться», о воссоздании, о заново рождении осознанных знаний, об индивидуации себя сущностью), а память — не необратимые классические факты вместе с условиями их сознательной фиксированности, а «бессознательное» (наисознательнейшее в моем смысле!) — расчленение своего строя сознания символом, архетипом «однажды» (и с трудом) сделанного, телесной «живой вещью», в которой память всей топологии событий знания и понимания (являющейся топологией «бытия-сознания»), память предпринятого для всего пространства преобразований: эти предметы, эти «вещи» помнят наше пребывание внутри мира (см. § 39), из которого мы «здесь и теперь», стоя перед ним как перед внешнем объектом, что-то воспринимаем понятным и доступным осмыслению (интеллигибельным) образом. Воспринимаем, если наше сознание уже структурировано вещью-символом. И это мы делаем в особой, собственной реальности произведении в моем смысле слова. Это все неименное, в том числе и именные по сегодняшним дням произведения. (Обычно в понятии «произведений» нас смущает феномен разделения труда и их «рамочность» и поэтому мы отделяем произведения от жизни, но на деле нет никакого различия и отделения от жизни — они органы производства и оспроизводства жизни, живого, — в элементе мысли в данном случае). Лишь в этой реальности мы можем увидеть динамическую структуру опыта и формулируемых внутри него законов, цельное «собственное» одно (хотя и многократно-расчлененное) движение (ср. § 16).

«А знает, что В знает, что Н» = «А знает, что Н».