Стрела познания. Набросок естественноисторической гносеологии

Постулат понятности дает, таким образом, онтологическую абстракцию порядка (которой покрывается мыслеорганизм, «духовный организм»), структуру; «создать, чтобы испытать (вспомнить и так далее)», некие первичные расположения и пути (преобразования) мысли между ними. И, следовательно, учитывая сказанное о принципе понятности, именно эта связность предполагает локализацию, некую сингулярность, отличную от идеальных вневременных и внепространственных отношений мысли, значений и смыслов. Тем более, что мы должны брать их как «состояния» (и материального и психического, телесного и идеального — неразличимо) и как «события». Как локализовать и что это за локализация? Так, чтобы, привязывая изменение А — А' к «интервалу», мы могли через прошлое выявить эту связную, сингулярную область? Перед нами невербальная мировая вместимость «я сам», то есть когитального сознания и продуктивного воображения, реальных первометафорических осуществлении, синтезов. Это формальный топос (с итерациями эмпирического уже в измерении понимания и смысла), невербальное «место» и мыслящее естественно-редуктивное (феноменальное) состояние. Его свойства мы и обнаруживаем в нормальной трансценденции (или транснатуральности) свободного действия, в бытийной понимательной хронотопии сознательных явлений и событий, в накладываемых ими ограничениях, которые позволяют формулировать какие то законы (в том числе и относительно того, что кажется случайным, нерациональным и так далее). Следовательно, сцепление смысла, понимание, не разлагаемое дискретными и последовательными наблюдениями во времени (и не готовое в мире — в том смысле, что его реальность лишь трансцендентально входит в этот мир), может производиться или порождаться на материальном локализующем «теле» (как, например, на геометрически опознающих или дополняющих друг друга молекулах в живых самоорганизующихся системах, или на феномене «твердого тела», законесообразно организующем множество восприятии, не связанных и собственной метрикой не обладающих). Или, например, чтение «пузырьков» во время эксперимента. Не случайно Дюгем натолкнулся на трудноделимость смысла — по той простой причине, что физический смысл появляется не в цепи причинной связи и не в точке, а в связной области, в точке он лишь коллапсирует, прикрываясь на видимой поверхности разворачиваемой кристаллизацией, которая и дает последовательное (и бесконечное) целое. Локализация же имеет место на пространственно-временно со-стоящем, неподвижном (в относительных движениях не участвующем: с ним «ничего не делается», наоборот, оно, как фиксированная точка, притягивает к себе и возвращает движения). В нем «что» равно «как», таинственный смысл не чистый дух, а вязкость, к которой и привязан интервал, привязан к собственному «абсолютному» движению (он не зависит от выбора предметного языка — как и от источников опыта и их направлений). Шаг «сделанного» и понимание им дают символизацию всех связей на все времена и для всех (как, например, в пифагоровском треугольнике, сферическом законе Кулона или орнаменте Альгамбры). Это порождение «местом», невидимым ни для рефлексии, ни для марсианина (и несоизмеримым, некоммуникабельным для других). Ибо реальность входит в мир транс цендентально, иначе мы вообще не могли бы понимать то, что до нас и на нас завершается. Это «исторический элемент», дополнительный к всеобщим физическим законам. Он фиксирован поперечно области точки, в которой происходит извлечение опыта, то есть реальное решение и выбор понятий, что означает одновременно, что мы не должны искать единого начала всего. Без конечности мы не можем научаться, а если научаемся, то никогда — всему и всегда Изменение в этом смысле первичнее определенности (уникальности в смысле физики) и совпадает с нею в движении — так сказать, накрывает ее (или накрывается ею), а раз так, то в общей картине дела неминуем «исторический элемент», дополнительный к всеобщим физическим законам, которые инвариантно и уникально что то описывают.