Стрела восстания

— В бабьем сарафане? — захохотал воевода. — Ох и распотешил!.. Да будет колодой-то валяться, встань! — И воевода опять пнул Варакушу в бок: — Встань, говорю, да все обсказывай без околичностей, начистоту.

Понял Варакуша: не будет воевода гневаться, коли в смешном виде представить свои похождения, и начал издалека:

— Я боярин, — сам про то ты ведаешь, — четвертый год с покрова пошел, как в здешнем остроге живу. Службой не пренебрегаю и стрелецкое дело совестно справляю. А тот Ивашка Карнаух позже меня на год приехал. Как он со службой справляется, про то ты сам, боярин, лучше моего ведаешь. А про то, что наловчился он к посадским бабам подъезжать, об этом у кого хошь спроси — скажут то же, что и я скажу: к каждой подмаслится, у которой мужа нет.

— Навострился?

— Да еще как навострился, боярин!

— А тебя зависть гложет? Хо-хо-хо...

— Не то, боярин... А только чаще всего ходил он к Иринке — Федьки Безносика жене. Федька Безносик — мужик богатеющий, у него и рыбы, и мяса, и масла, и всякой иной снеди — ешь не хочу! А только сам дома мало живет. И летом и зимой студеной наберет он холопей разных с десяток, а то и с два человек — и на промысел. Летом — на рыбный, зимой — на звериный. Домой приходит только на большие праздники. Ну, Иринка баба раскормленная, опять же бездетная — без него и пошаливает. И все со стрельцами больше. А как появился Ивашка Карнаух, с той поры она с одним Ивашкой только и знается. Так было до вчерашнего. А вчера на ночь Ивашка на караул поставлен был. Я да Петрушка Калач — мы в посад пошли. Там Иринка меня и приголубила. А Петрушка Калач об этом Ивашке сегодня сказал. Тут Ивашка на меня, как пес, и накинься. Не успел я опомниться — он меня наземь бросил и [- 35 -] нос мне ногой размял. Тут и побежал я, света не видя, к тебе, боярин...

— На Иринку Безносикову с жалобой? — ухмыльнулся воевода.

— На Ивашку Карнауха, боярин, не на Иринку.

— Да по тебе же выходит — Иринка во всем виновата?.. Ну, да некогда мне. Подумаю — после разберусь. Иди!

Варакуша был рад, что дешево отделался. «Забудет, — думал, — боярин про такую мелочь и с Ивашкой разговаривать не будет. А то беда: изведет Ивашка. Да и срамота: стрелец на стрельца с жалобой пошел. Правда, раскровенил Ивашка нос. Да что нос? Кровоточить вот уж и совсем перестал».

Воевода не собирался, однако, забывать ничего. Наоборот, случай этот натолкнул его на новую мысль.

Приказав Ваське наполнить кувшин медом, воевода усадил толмача и подьячего за стол.

— Не зубоскальных рассказов ради задерживаю вас — дела ради, — сказал им. — Свара промеж стрельцов из-за баб — дело из рук вон! Стрельцы меж собой смертоубийством заняты будут из-за баб, а самоядишки тем воспользуются да острог позорят! И будет от того государю нашему убыток. Что посоветуешь ты, толмач? И ты, подьячий? Как избыть свары из-за баб промеж стрельцов?

Дважды попавший впросак со своими советами, подьячий промямлил невразумительно:

— Знамо дело: без бабы здоровому человеку трудно. А толмач Лучка Макаров посоветовал:

— Я так смекаю, боярин, своим глупым умом: каким бы то ни было побытом заполучить бы в острог самоядских баб — меж стрельцами бы и сварам конец.

Усмехнулся воевода:

— Голова у тебя, видать, не тестом набита. Сам я так же думал. В Сибири, сказывали мне, с бабами разных народцев не цацкаются, как здесь вот, в Пустозерском остроге. С самоядскими бабами обращение здешнее не по нраву мне: цацкаемся мы с ними, будто с птичками нежными. А их мужья и хорохорятся! Ясака платить не желают! Кому польза от таких дел? Ни казне государевой доходов, ни воеводе поминок. Ко- [- 36 -] нец положить надо непотребной мягкости! Понудить надо самоядишек ясак платить полностью! Переловить надо всех избылых самоядишек! И ясаком обложить их. А чтобы не скрывались они по лесам, по рекам да по тундрам, не одних мужиков, а и баб самоядских в заложники брать надо. Как, Лучка, заложники называются по-ихнему.

— Аманаты, боярин. Да это не только по-ихнему. В Сибири...

— Ну, на это наплевать! Так ты и объявляй отныне всякому самоядишке от моего имени: будут, мол, ваших баб да девок в аманаты брать, раз в платеже ясака неаккуратны да избылых самоядишек укрываете. И так еще сказывай им: приказывал, мол, воевода сказать вам: «Бабы да девки ваши до тех пор в аманатах будут содержаться, покуль все избылые самоядишки не повезут следуемый государю ясак, а воеводе — поминки».

— Слушаю, боярин, — поклонился Лучка воеводе. — Будет исполнено в точности, как приказываешь!