Стрела восстания

— Так-то! — хлопнул развеселившийся воевода подьячего по плечу. — Государю нашему от нашей придумки ничего, кроме прибыли. Ну, и мы себя не забудем! Иди-ко ты домой сейчас да сочини бумагу в Москву. Бумагу государю о том, что верный холоп его Федька Афанасьев, сын боярский, бьет великому государю челом. А дальше валяй о том, как я, блюдя интересы казны государевой, распорядился поганых самоядишек в аманаты брать. Да пиши, что брать в аманаты велел я не тех, кои зверя и рыбу промышлять могут, ибо был бы от того государю убыток. Брать, пиши, будем в аманаты таких, от коих самоядишек в промысле пользы нет. О бабах не упоминай. Пусть думают на Москве, что стариков да ребятишек берем. Понял?

— Понял, боярин. Исполню, как приказываешь. Тогда позвал воевода Ваську и ему дело дал:

— Завтра позвать ко мне Ивашку Карнауха. Разбудишь меня и за Ивашкой сразу беги.

А ты, Лучка, — повернулся воевода к толмачу, — завтра тоже с утра будь здесь. Дело хочу поручить тебе важное. Завтра о деле и скажу. А ныне выпьем по разгонной - да и спать.

III. ЛАКОМАЯ ПРИДУМКА

На следующее утро Ивашка Карнаух да толмач Лучка Макаров поджидали выхода воеводы из спальни. Лучка нашептывал Ивашке о вчерашних своих разговорах с боярином-воеводой и хмурился: не хотелось ему в тундру ехать от молодой жены.

Ивашка тоже поглядывал невесело: боялся, что воевода расправу придумал на него за его вчерашнюю драку с Варакушей. «Чего доброго, плетьми наказать вздумает, а либо еще как-нибудь, — думал Карнаух. — На придумки — ох востер нынешний воевода!»

Воевода, услышавший из спальни их перешептывания, крикнул:

— Кто там шепоты спозаранку разводит? Вздрогнули оба от неожиданного окрика, но тотчас

же и повеселели: по голосу угадывали, что проснулся воевода с хорошими мыслями.

— Мы это, — откликнулся Лучка, — мы: Лучка-толмач да Ивашка-стрелец.

— Пришли? То ладно! Сейчас я! Кафтан вот только...

Встретили воеводу, как полагалось, поясным поклоном и вежливым вопросом:

— Как почивать изволил, боярин? В добром ли здравии?

Воевода весело ответил на приветствие и лукаво подмигнул Ивашке Карнауху:

— А как твоя Иринка почивала? Смущенно уставился Карнаух в пол глазами. Воевода раскатисто захохотал:

— Ах ты, бабий утешник! Поглядишь на тебя — блажен муж, да и только. И очи свои долу опустил... Ну да бабы таких смиренников любят. Не к тому, однако, речь веду сегодня. Наслышался-насмотрелся на Варакушу с расквашенным носом. В ногах у меня валялся вчера тот Варакуша. Только я таких драчунов, как ты, люблю и гнева за вчерашнюю драку на тебя не несу. Не только гнева не несу, а еще хочу тебя пожаловать...

Повалился Карнаух в ноги воеводе.

— Премного благодарю, боярин, и господа бога молить обещаю денно и нощно о твоем здравии.

_ Хочу сделать десятским тебя, — продолжал воевода.

Вежливость требовала отказаться хотя бы для виду. И Карнаух снова бухнулся о пол лбом:

— Не достоин я, боярин, такой чести.

— Ну, это ты врешь, Ивашка! Коли умеешь к бабе в душу залезать, умеешь мужикам носы расквашивать, умей и десятским быть!

И еще раз ударился Карнаух об пол лбом:

— Обещаю тебе, боярин, верой и правдой служить, покуль силы есть! И на том крестное целование держать готов.

— Так-то вот лучше! — похвалил воевода. — В твоих способностях, в том, что не обманешь меня, сомневаться не хочу. Сегодня же даю тебе такое поручение: набери ты стрельцов пяток, кого хочешь, да из посадских людей столько же подговори. Вот и будет под твоим началом десяток. Десяток этот оружьем снабдим... елико возможно. И пойдешь ты с ними на оленях в тундры и леса — избылых самоядишек разыскивать. А чтобы был у вас человек для разговоров с самоядцами, — вот его, Лучку Макарова, с собой возьмешь. И будете вы, как те самоядцы, ездить с места на место, с реки на реку. И у тех, кого из избылых разыщите, — у тех будете аманатов брать. А в аманаты забирать норови не стариков да ребят, а баб. За бабой скорей поганый самоядишко в острог с ясаком явится. Да и стрельцам услада от бабы может быть, — так?

— Истина, боярин, — ухмыльнулся Ивашка.

— Знаю, что не глупей ты глупого. Вот и орудуй: выбирай стрельцов пяток, да на посад иди, охотников там выищи. Посадским говори: за розыск всякой избылой самоядской семьи будут они получать особо. Коли один промышленник в семье, по одной лисе буду им платить за такую семью, за семью с двумя промышленниками — две лисы, с тремя — три¹. На такую выгоду, думаю, польстятся посадские. Как ты думаешь, толмач?

— Думаю, боярин, охотников в нашем посаде не найти за такую цену. [- 39 -]

— Мало? — сердито спросил воевода.

— Не то что мало, а народ в нашем посаде особенный.

— Чем таким особенный?