Стрела восстания

— Верю, сердце твое — озеро с прозрачной водой: все видно в нем до самого дна. Поживешь подольше, увидишь больше — почернеет кровь в сердце твоем, как. вода болотная: ничего не разглядеть в нем. Нет, я не сержусь на тебя. Только, сам видишь, поведу на Камень не я, видно, а кто ли другой. Да и зачем громить обоз с мягкой рухлядью в эту зиму? Некого послать воеводе пустозерскому в тундру — аманатов забирать. Незачем и нам ясак платить. Незачем ясак платить — незачем царя да воеводу сердить. Осердишь царя прежде времени — нашлет он на тундру большие рати стрельцов... А мы... Видишь — тяжелые думы головы всех к земле клонят. Знаю: думы у всех об одном, о том — как бы скрепить роды наши.

— Клятва на стреле скрепила бы нас, — сказал Туля.

— Та-а-ак, — протянул Сундей. — Ты, Туля, не нашего карачейского рода. Ты — рода Ванюты. Ваш род — храбрый род. Род Ванюты, род Пурыега да род Кара-чейский скрепить — много беспокойства доставили бы мы воеводам.

— Правда, правда твоя, — поддакнул Туля. — Род карачейский, род Пырыега да род Ванюты — самые храбрые роды в тундрах...

Туля был уверен, что самый храбрый род — род Ванюты. Но вежливость требовала поставить этот род на последнем месте, потому что Сундей — и тоже из вежливости — назвал свой род последним в ряде храбрейших. Умом, равным уму Сундея, Туля, однако, не обладал, и, ответив вежливостью на вежливость, он под- [- 95 -] черкнул наивысшую храбрость своего рода перед другими:

— ...и клятву готов дать: род Ванюты первый пойдет на клятву на стреле.

— Та-а-ак, — опять протянул Сундей.

Он был тоже уверен, что карачейский род — храбрейший и самый воинственный род. И слушать похвальбу Тули было ему неприятно, как и всем карачеям. Но он сдержал себя: не сказал резкости, как хотелось бы. Он спросил у всех:

— Согласны ли будете клятву молчания дать, если укажу вам, где стрелу найти?

Торопливо и твердо ответили:

— Будем безгласны, как сама земля.

И Сундей велел Ичберею достать из-под огнища по щепотке земли на каждого.

Ичберей отгреб угли и горячую золу от края костра. С помощью ножа добыл для каждого по щепотке земли. Подавая очередной комочек, говорил:

— Земля не имеет языка. Не имей языка и ты.

А когда достал Ичберей последнюю щепотку — для себя, — хором поклялись:

— Ем землю, чтобы самому стать безгласным, как земля. Нарушу клятву — пусть бог земли сделает так, чтобы выросла земля в утробе моей в целую гору и разорвала утробу мою...

И все карачеи проглотили поданную им Ичбереем землю.

Один Туля не был уверен, что сдержит клятву. И высыпал землю мимо рта.

Сундей наблюдал за Тулей и видел: не проглотил Туля земли. Вида, однако, не подал, что обнаружена хитрость Тули.

— Хорошо, — сказал он.— Все дали клятву. Могу теперь сказать про стрелу. Только сделать так придется: Туле сказать особо ото всех. Пусть Туля не обижается на это, потому как сам знает: у рода Ванюты и у рода карачейского — у каждого рода свои боги. Не пристало ему давать другую клятву, которой потребую, перед чужими богами. Туля умный человек и сам обвинит меня в отступе от обычаев, если иначе сделаю.

Глупо захохотал Туля от такой похвалы: [- 96 -]

— Ха-ха-ха... Правду сказываешь: не пристало мне клятву давать по чужим обычаям. По своим обычаям, по обычаям рода Ванюты дам клятву, какую потребуешь. А пока выйти мне из чума?

— Выйди.

Устал Сундей, обессилел от пения и разговоров. Сказал Ичберею:

— Расскажи про стрелу. С каждого клятву возьми, как учил тебя... Кончишь — разбуди меня, ежели усну. С Тулей сам поговорю: неверный он человек!

И Сундей закрыл глаза.

Ичберей прочистил свой голос и начал торжественно:

— Слово отца — закон для меня... Слушайте же, братья рода моего: стрела восстания, стрела войны... у меня...

Из груди каждого вырвался крик удивления. И Туля, стоявший вблизи чума, принял этот крик за прибой морской волны, выплеснувшейся на сухую, песчаную кошку.

— Вот! — выдернул Ичберей из-за голяшки стрелу с изображением семи дьяволов.

...И опять услыхал Туля плеск разбежавшейся по песчаной кошке волны. Потом все стихло.

Туля подошел ко входу в чум. Осторожно потрогал шкуру, прикрывавшую вход, — думал приоткрыть ее и приложить ухо к щели. Шкуру держали изнутри.

Прижмурил Туля глаза, брови сдвинул:

— Обмануть хотят меня... За то, что с ними вместе на острог ходил? Им помогал? Ладно! Скоро узнает воевода пустозерский про всех воров-погромщиков поименно.

Потоптался еще немного около чума, попробовал ухо к нюку приложить... Нет, нюк да поднючье съедали все звуки.

Плюнул Туля и сел на сани.

Время, казалось ему, остановилось. Зато накипала в сердце злоба ко всем карачеям. Так бы вот всех и перерезал!

— Много их, — бормотал Туля вслух. — А будь меньше... Хо-хо. Крепка у Тули рука, остер нож! С пятерыми один управится Туля... И так будет! Будет так!.. [- 97 -]

А теперь — их сила. Терпи, Туля!.. Терпи?! Зачем — терпи?! Не хочу! Уйду! Сейчас вот запрягу оленей и уйду! К жене, к сыну уйду!.. Сколько дней уж не видел жены.

А жена — тца-тца... слаще горячей оленьей печенки жена.