Стрела восстания

— Небо не сулит перемены погоды, — сказал Ичберей. — Да вы на собак взгляните. Собаки катаются — к теплу. А тепла не бывает при ясном небе. Будет, выходит, перемена в сутках: может, снег пойдет, может, ветер подует.

— Правду, правду сказываешь: собака чует перемену погоды, — поддакнули старейшие. — А снег ли, ветер ли — то и то хорошо бы нам! А сейчас что нам делать велишь?

— Может, тут, на месте, ждать будем перемены погоды?

— Нет! — решительно сказал Ичберей. — Ждать тут — худа какого ли можно дождаться. Вдруг да при- [- 111 -] дет десятка два-три наемников Федьки Безносика с пищалями в этих сутках? Что супротив пищалей поделаем? Оленей наших каких перебьют, каких опять шумом разгонят. На ком побежим тогда? Сами погибнем, семьи свои погубим. Нет, нельзя тут оставаться. Надо нам сделать так, чтобы глаза ворогов наших от нашего пути отвести. Торную дорогу надо для того проложить, чтобы и снегопад не мог сразу заровнять ее. Дорогу — в сторону Камня. Наедут наши вороги на эту дорогу — по ней бросятся...

— А вдруг да догонят они нас? Как тогда? — раздались тревожные голоса.

— А мы им ловушку устроим...

— Ловушку? То хорошо, хорошо! Половчее бы только ловушку эту приспособить...

— Пусть Пось Хулейко впереди всех в сторону Камня идет. За ним Тынтыры и все те, которые помоложе. А за ними бабы с ребятишками, с чумами. Позади всех пойдут те, кто в битвах не раз бывал. А я да Хулейко старший — мы останемся на этом месте без чумов и без семей. С нами пусть останется еще девять человек из тех, кто пожелает. Можно и молодым остаться, а лучше опытным воинам. Мы станем в том вон борке, что на пригорке. Есть там высокие сосенки. На них залезем — далеко кругом видеть будем. Как завидим, что вооруженный отряд в нашу сторону идет, вам вдогонку человека пошлем. Бегите тогда в первый борок, какой на глаза попадет. Десяток молодых парней пусть с бабами дальше идут, не останавливаются, а все другие оленьи запряжки спрячьте в борке да сами за деревья залягте, чтобы на полет стрелы подпустить к себе. Я пропущу чужаков-ворогов наших мимо себя, не покажусь им, а после ударю на них сзади, когда они на вас нападут...

В восторг привела старейших картина окружения отряда. Они не сомневались теперь, что, может, еще сегодня столкнутся с этим отрядом и разгромят его.

Ичберей же казался им богом, глаза которого, наверно, видят сквозь землю, и он знает все, что на земле делается.

Вчера они еще склонны были сомневаться в божест- [- 112 -] венной силе Ичберея, но сейчас готовы были приносить ему жертвы.

И каждому хотелось быть поближе к «божеству».

Пришлось Ичберею самому выбрать тех, кто должен был остаться с ним, так как все хотели этого. Исключение составлял один Хулейко-старший: не мог забыть Хулейко вчерашнего позора своего в поединке на ножах, а тут еще такое всеобщее восхищение Ичбереем!

Почему не он, Хулейко, а Ичберей придумал такую простую защиту семей от нападения воеводских холопов? Разве моложе он Ичберея?

Обида да самолюбие грызли сердце Хулейки. Про себя он клялся всеми богами отомстить Ичберею за обиду.

Заметили старейшие, что мрачен Хулейко, спросили у него:

— Почему у тебя лицо как ночь осенняя?

— Неотмщенная обида за позор дочери моей гложет мое сердце, — говорит Хулейко.

— Может случиться, сегодня же прольешь ты кровь обидчиков, сегодня же отомстишь...

— Рука моя тверже железа! — крикнул Хулейко с кипящим в голосе гневом и сверкнул при этом глазами в сторону Ичберея.

Тот почувствовал гневный взгляд, но сделал вид, что не заметил. Понимая, что горячий и самолюбивый Хулейко может еще раз — и, может быть, коварно — наброситься на него, он попытался лаской изменить чувства Хулейки, заставить забыть об обиде. На глазах у всех он подошел к Хулейке, положил ему руки на плечи и сказал:

— Ты старше всех. Тебе и помогать воинам налаживаться ехать. Собери всех, укажи место каждому, кому где ехать надо. Я тем временем баб соберу да расставлю в порядок. Мешкать нам некогда, как с изобиженным Федькой Безносиком кровавой встречи не хотим.

— Хотим, хотим встречи! — закричали старейшие. — Только такой встречи, о какой сам ты говорил!

— Будет та встреча — робости не выкажем! А не будет — так хочет того бог войны, — уклончиво ответил Ичберей. И опять к Хулейке: — Ну, станем силы наши [- 113 -] в порядок приводить да подсчитывать. Ты — мужиков, я — баб.

Шутливо, с ласковой улыбкой говорил Ичберей, но Хулейку только пуще злоба разбирала.

«Хитер, как лиса, — думал он про Ичберея. — Думаешь старым медведем управлять? Нет, погоди! Изловчится медведь да как тяпнет лапой — тут от твоей головы только красное место останется! Сам моложе меня, а меня посылает... Мальчишка я тебе? Однако потерплю! А после за все сосчитаюсь».

И опять понял Ичберей, что не утишила ласка, не сломила злобу в Хулейке.

«Когда хочет человек найти себе смерть, найдет», — подумал он про Хулейку и пошел к женщинам, сгрудившимся около огня, еще продолжавшего гореть на его чумовище, хотя чум уже был снят и увязан.