Стрела времени

– Абсолютно все, – ответил Маркшейдер. – Я захвачу этот образец с собой и отдам его на срочный анализ и оценку. По нему и по глубинным фотографиям мы сможем вычислить стоимость вашего участка.

– Пришлите мне что-нибудь отбиваться от волков, –

сказал Моррисон. – И еды. И послушайте, я хочу «Особый старательский».

– Хорошо, сэр. Все это будет вам телепортировано, если ваша заявка окажется достаточно ценной, чтобы окупить расходы.

Робот влез в вихрь и исчез.

Время шло, и волки снова начали подбираться к Моррисону. Они огрызались, когда тот швырял в них камнями, но не отступали. Разинув пасти, высунув языки, они проползли оставшиеся несколько ярдов.

Вдруг волк, ползший впереди всех, взвыл и отскочил назад. Над его головой появился сверкающий вихрь, из которого упала винтовка, ударив его по передней лапе.

Волки пустились наутек. Из вихря упала еще одна винтовка, потом большой ящик с надписью «Гранаты. Обращаться осторожно», потом еще один ящик с надписью

«Пустынный рацион К».

Моррисон ждал, вглядываясь в сверкающее устье вихря, который пронесся по небу и остановился в четверти мили от него. Из вихря показалось большое круглое медное днище. Устье вихря стало расширяться, пропуская еще большую медную выпуклость. Днище уже стояло на песке, а выпуклость все росла. Когда наконец она показалась вся, в безбрежной пустыне возвышалась гигантская вычурная медная чаша для пунша. Вихрь поднялся и повис над ней.

Моррисон ждал. Запекшееся горло саднило. Из вихря показалась тонкая струйка воды и полилась в чашу. Моррисон все еще не двигался.

А потом началось. Струйка превратилась в поток, рев которого разогнал всех коршунов и волков. Целый водопад низвергался из вихря в гигантскую чашу.

Моррисон, шатаясь, побрел к ней. «Попросить бы мне флягу», – говорил он себе, мучимый страшной жаждой, ковыляя по песку к чаше. Вот наконец перед ним стоял

«Особый старательский» – выше колокольни, больше дома, наполненный водой, что была дороже самой золотоносной породы. Он повернул кран у дна чаши. Вода смочила желтый песок и ручейками побежала вниз по дюне.

«Надо было еще заказать чашку или стакан», – подумал Моррисон, легка на спине и ловя открытым ртом струю воды.

Джек ФИННЕЙ

ХВАТИТ МАХАТЬ РУКАМИ

Ну ладно, хватит там махать руками, слышишь, мальчик? Знаю, что ты был летчиком. Ты хорошо летал на войне, а как же иначе – ведь ты мой внук! Только ты не думай, сынок, что все на свете знаешь о войне да и о летающих машинах тоже. Не было войны труднее, чем та, что мы кончили в шестьдесят пятом, ты этого не забывай.

Большая была война, и большие люди тогда воевали! Что там твой Паттон, или Арнольд, или Стилуэлл – нет, они, конечно, тоже не промах, ничего не скажешь, но кто был настоящий генерал, так это Грант. Я тебе об этом никогда не рассказывал, потому что самому генералу дал клятву молчать, но теперь, я думаю, уже можно, срок уже прошел. Так вот, угомонись, мальчик, спрячь руки в карманы и слушай меня!

В ту ночь, про которую я расскажу – когда я встретился с генералом, – я ничего такого не ожидал. Я знал одно: едем мы с майором верхом по Пенсильвания-авеню, а куда и зачем – он не сказал. И вот трясемся мы себе не спеша, держа поводья в одной руке, и у майора к седлу приторочен спереди какой-то большой черный ящик, а его острая бороденка так и мотается вверх и вниз.

Было поздно, одиннадцатый час, и все уже спали. Но сквозь деревья ярко светила полная луна, и ехать было приятно – четкие тени от лошадей скользили рядом с нами, и ни звука вокруг, только гулкий стук копыт по утоптанной земле. Ехали мы вот уже два дня, по дороге я то и дело прихлебывал трофейной яблочной водки – только это еще не называлось трофеями, мы говорили «отправиться на фуражировку», – и теперь я дремал в седле, а за спиной у меня болталась моя труба. Потом майор толкнул меня в бок, я проснулся и увидел впереди Белый дом.

– Так точно, сэр, – сказал я.

Он поглядел на меня. В лунном свете эполеты у него на плечах блестели золотом.

– Этой ночью, мой мальчик, мы, может быть, выиграем войну, – сказал он тихо, таинственно улыбнулся и похлопал по черному ящику. – Мы с тобой, одни. Ты знаешь, кто я?

– Так точно, сэр.

– Нет, не знаешь. Я профессор. Из Гарвардского колледжа. Был профессором, во всяком случае. Рад, что я опять в армии. Дураки они там, почти все – дальше своего носа не видят. Так вот, мой мальчик, этой ночью мы, может быть, выиграем войну.

– Так точно, сэр, – ответил я. Чуть ли не все офицеры выше капитана – немного чокнутые, это я давно заметил, а майоры – особенно. Так тогда было – да и сейчас, наверное, так осталось, даже в авиации.

Мы остановились на краю лужайки у Белого дома и постояли, глядя на большое старинное здание, серебристобелое в лунном свете. Лучи от фонаря над дверью проходили между колоннами крыльца и падали на дорожку. В

крайнем к востоку окне первого этажа горел огонь, и я все надеялся, что увижу там президента, но никого видно не было.

Майор открыл свой ящик.

– Знаешь, мальчик, что это такое?

– Никак нет, сэр.