Стрельба по бегущему оленю

ДэПроклову было смутно знакомо это лицо, время от времени мелькавшее, кажется, на факультете (но не рядом с Надей, это-то ДэПроклов запомнил бы) — когда-то, наверное, довольно приглядное лицо, но сейчас уже к одутловатости склонное. Лицо… (ДэПроклов несколько напрягся и с ходу, точно определил) комсомольского деятеля вторых ролей, уж приглядывающего себе ступенечку повыше, пожалуй, что и не на молодежной уже, а на партийной лесенке. Где-нибудь по идеологии… Да, разумеется, по идеологии, определил ДэПроклов, заметив значок Союза журналистов, горделиво мерцающий на лацкане. Ну, да — в практическом деле ничего не получается, таланту недохват (классные журналисты значок не носят), а фанаберия-то есть, а управленческий-то жар в душе так и зудит…

Пустяковый господин появился в их компании. Таких ДэПроклов определял сходу, как на рентгене, и относился он к ним с такой же, примерно, мерой терпеливой гадливости, с какой относятся, скажем, к вареной луковице, попадающейся в тарелке с супом.

— А вы разве не знакомы? — услышал он вдруг голос Нади.

— Да вроде бы виделись, — промямлил ДэПроклов, чуя внезапно атакующее его странное чувство катастрофы, жалости, разочарования, обиды за нее. — На факе, наверное? — «Господи! Неужели?..»

— Это — Игорь. Мой муж. А это — Дима Проклов, наш гость из Москвы, тоже журналист.

Тот попытался улыбнуться вмиг посеревшим лицом.

— А-а… Это вы сегодня звонили?

— Звонил. — Проклов все же еще не мог выйти из ошеломления. — Но об этом мы потом поговорим.

Он глянул на Надю и услышал, как она напряжена — на грани острой, опасной — ожидая, каким будет следующее слово. «Бедолага, ох, бедолага! За что же тебе такое?» — мельком подумал он и сказал Игорю:

— Давай без этого «вы», идет? —

и тотчас почуял, как на него с ее стороны почти ощутимо пахнуло облегчением и благодарным теплом.

Он глянул на нее снова: в глазах ее было, в глазах ее было… о, как много всего было в этих нестерпимо засиявших, цвета яркого карего дерева нежнейших глазах ее!

— Наденька! Жрать хочу! — по-простецки обратился муж к жене. — Там оставили хоть что-нибудь? — а ДэПроклову доверительно объяснил: — Целый день — как заведенный! Выпьем?

— Вообще-то мы — уже… — заколебался тот. — Но за ради знакомства, давай!

«телетайп… срочная тассовка… межгород…» — Игорь что-то все этакое вещал, долженствующее свидетельствовать и о неимоверной занятости его, и о близкой причастности к делам важнецким, а ДэПроклов курил и постепенно приходил в себя.

«А чему я, собственно говоря, удивился? После той ее поездки я же ведь не общался с ней, почти даже и не видел. Как-то, столкнувшись в факультетском коридоре, спросил этак равнодушненько: „Ну, как встреча прошла?“ Она ответила искренно, с готовностью, вся почему-то содрогнувшись от каких-то воспоминаний: „Ужасно! Это было так ужасно, Дима-Дима!“ — и не прочь была, и рада была бы, и ужасно ей этого хотелось — остановиться и поговорить с ним о той своей поездке, но ДэПроклов не удержался тогда от мелкой пакостной мести, не остановился, не доставил ей возможности поговорить. „Ну, пока!“ — сказал и заспешил куда-то».

Он разобижен был, ясное дело, тем обстоятельством, что она все-таки поехала в Севастополь встречать своего доблестного морепроходца, и особенно почему-то оскорблен был, что она не сказалась ему, уехала как бы тайком, оскорбленным считал он себя в самых лучших поползновениях души, и ко времени той, случайной встречи в коридоре уже вполне успешно лечил «подобное подобным», его уже угорело несло в бестолковом, расхристанном романчике с факультетской библиотекаршей — в компании парней и девок, старательно изображавших из себя богему, все там были чрезвычайные стихотворцы, все, как на подбор, гении, пили, со знанием дела причмокивая, сухое вино при свечах, впрочем, и портвейн жрали и водку, а совокуплялись на антресолях, благо, что в полуподвале том вечный стоял полумрак, на проигрывателе вечно крутилась музыка, вечно галдели о шибко умном, стихотворно завывали… Он почти и не бывал в то время на факультете. Где уж ему было вызнать, вышла она или нет замуж, да уж и особой необходимости не ощущал в себе что-нибудь вызнать о ней, да уже и не тянуло, как раньше, видеть ее, хотя каждый раз и взнывало что-то в сердце, когда издали он замечал ее лицо, всегда теперь грустное…

Потом он ушел стажером в «Комсомолку», прижился, перешел на заочный и, смешно сказать, факультет-то он закончил всего четыре года назад — через четыре года после однокурсников.

— …только-только на обед собрался, звонок! — Надин муж, оказывается, продолжал разглагольствовать, — «сам вызывает!»

— «Сам» — это кто у вас?

— Первый. Николай Альгирдасович.

— Он об твоих ножиках знаменитых — в курсе?

Игорь низко опустил голову к тарелке, попытался смолчать, но потом все-таки глянул в глаза ДэПроклову и сквозь зубы ответил: — В курсе…

С изумлением ДэПроклов обнаружил: в этом взгляде — ненависть. К нему.